З. К. СЛЮСАРЕНКО, генерал-лейтенант танковых войск в отставке, дважды Герой Советского Союза РАСПЛАТА Захар Карпович Слюсаренко в 1939 году принимал участие в освободительном походе войск Красной Армии на Западную Украину. В 1941-м он командовал танковым батальоном, дрался

Цитадель Легенда и правда Какое мне дело, что он был великим, гениальным и самым светлым из людей? Я ничего не хочу о нем знать, меня интересует только наша дружба. И какое дело до этой дружбы тем, кто не был к ней причастен?Я решил рассказать о нем только потому, что его

Тактика танковых войск в операции «Цитадель» Легкие и средние танки, которые использовались в первые три года войны, сыграли важную роль в боевых действиях того периода. Но поскольку средства противотанковой обороны русских стали более эффективными, а их танки - более

Глава 5 СОЗДАНИЕ ТАНКОВЫХ ВОЙСК Когда события колоссальной важности, происходящие в ходе столкновения революционных по своему характеру причин, отбрасывают тень на дипломатическую и политическую сцену, привлекая к себе всеобщее внимание, это симптом того, что

ЦИТАДЕЛЬ Операция «Цитадель» - так немецкий генеральный штаб назвал долго подготавливавшееся наступление фашистских войск в районе Курской дуги летом 1943 года. Этому названию суждено было стать символическим. Враг столкнулся с такой крепостью, с такой цитаделью, перед

Само наличие танков у Рейха, не ответ, на вопрос о причине успеха «молниеносной войны».

Немецкие танки уступали по качеству, своим соперника. Значительную часть танковых войск вермахта, в 1939-1941 годы, составляли легкие танки «Панцер - 1» и «Панцер – 2» (фактически танкетки с пулемётами). Даже, наиболее совершенные немецкие танки «Панцер – 3» и «Панцер – 4», уступали по мощи орудия и бронированию французским танкам «Сомуа S-35», «В 1 bis». Советские танки, средний «Т-34» и тяжелый «КВ», уже бывшие на вооружении РККА, в довольно заметном количестве, также превосходили немецкие танки.

Немецкие танки, не превосходили противника и в числе. На 1 мая 1940 года, у вермахта было 1077 «Панцеров-1», 1092 «Панцера-2», 143 «Панцеров 35 (t)», 238 «Панцеров 38 (t)», 381 «Панцер 3», 290 «Панцеров – 4» и 244 командирских танков (вооружены только пулеметами), т. е. всего 3365 танков. У армии Франции было 1207 легких танков «R-35», 695 легких танков «Н-35» и «Н-36», приблизительно по 200 танкеток «АМС-35», и АМR-35», 90 легких FCM-36», 210 средних танков «D1» «D2», 243 средних «Сомуа S-35», 314 тяжелых «В1» - всего 3159 танков. С английскими танками, у союзников было больше танков.

Разница между вермахтом и французскими вооружёнными силами не в числе и качестве, а в организации. В Рейхе был разработан новый принцип организации для танков, который очень помог в организации блицкрига.

Реформа

Реформу танковых соединений, начали 12 октября 1934 года, когда завершили разработку схемы организации первой в 3 Рейхе танковой дивизии. 1-я танковая дивизия состояла из: 2-х танковых полков, 1-го полка мотопехоты, 1-го батальона мотоциклистов, 1-го разведбатальона, 1-го батальона истребителей танков, 1-го артиллерийского полка и вспомогательных (инженеры, связисты, саперы), тыловых частей. 18 января 1935 года инспектор моторизованных войск генерал Лютц, начал формирование 3-х танковых дивизий.

Первые дивизии формировались убогими пулемётными «Панцерами-1», но главное, были созданы формирования способные не только взламывать оборону противника. Новаторство заключалось в том, что такие дивизии могли, после взлома обороны, развивать наступление самостоятельно. Танковые дивизии получили автономность: могли вести бой с резервами противника, захватывать важные объекты, восстанавливать переправы, снять минное поле, уничтожить заграждения, вести артиллерийскую дуэль, удерживать важные пункты (держать оборону).

Танковые дивизии получили возможность сотрясти всю систему обороны, создав возможность проведения операций на окружение. Появилась возможность «молниеносной войны», когда окружив и уничтожив основные силы врага, противника заставляли растягивать войска, снимать резервы, латать «дыры», внося хаос в систему обороны.

В сентябре 1939 года вермахт смог закрепить военную реформу на практике, сильно не рискуя – в войне с Польшей.

В 1939 году, реформа еще не была завершена, наиболее распространенной организацией была танковая дивизия с 2-мя танковыми полками. В ней была танковая бригада – 2 танковых полка, в каждом по 2-ва танковых батальона, всего около 300 танков и 3300 человек состава; моторизованная пехотная бригада – моторизованный пехотный полк (2000 человек), мотоциклетный батальон (850 человек). Общая численность дивизии – 11800 человек. Артиллерийский состав дивизии: 16 - 105 мм орудий, 8 – 150 мм орудий, 4 – 105 мм, 8 – 75 мм пушек, 48 – 37 мм противотанковых пушек. Так были организованы 5 дивизий, 1-я, 2-я, 3-я, 4-, 5-я.

Кроме того были нестандартные части, именная дивизия «Кемпф», 10-я танковая дивизия, они имели 1-н танковый полк, из 2-х батальонов. 1-я легкая дивизия имела 3-и танковых батальона, другие легкие дивизии имели 1 танковый батальон. Польская кампания выявила недостатки такой организации.

С октября 1939 года по мой 1940 года прошла новая реорганизация, легкие дивизии расформировали. Было создано 10 танковых дивизий: 6-ть (1-5 и 10-я) имели 4 танковых батальона, 3 дивизии – 3 танковых батальона (6, 7, 8-я), одна – 2 батальона (9-я).

После капитуляции Франции, командование провело еще одну перестройку – число танковых дивизий довели до 20-ти. В основном путём дробления существующих дивизий и создания на базе танковых полков новых дивизий. Теперь во всех дивизиях был 1-н танковый полк, состоявший из 2-3 батальонов. Количество танков компенсировали ростом их качества, перевооружив танковые части с «Панцеров-2», на «Панцеры-3». «Идеальной», 3-х батальонной танковой дивизией в июне 1941 года (вооруженной «Панцерами-2,3,4»), осталась только одна – 3-я, под командованием Вальтера Моделя. Который затем стал одним из лучших полководцев Рейха.

Дивизии вооруженные чехословацкими танками, также были 3-х батальонными, но это уже была не оптимизация, а компенсирование их невысоких качеств количеством.

Таким образом, успешность немецкого «блицкрига», зависела не от численности и качества танков, а от их организации. Вермахт брал вверх своим умением, тактикой.

Думаю, что уместно будет поговорить о тех, кто гото-вит армию к войне, - о генералах. По отношению к ним у историков и в обществе сложились совершенно иска-женные представления: по описаниям историков невоз-можно понять, кто является хорошим генералом, а кто лишь создает о себе такое впечатление, являясь на самом деле пустым местом.

Давайте, к примеру, зададим себе чапаевский вопрос: где должен находиться командир - настоящий генерал- профессионал? Уверен, что подавляющее большинство историков определит ему место там, где обычно наших генералов и снимали фотокорреспонденты - в штабе у топографических карт. У нас сложился стереотип, что если умный и грамотный генерал, то работает с картами, а если вроде Чапаева, безграмотный, - то тогда впереди, на лихом коне.

Во многом это идет от политработников, начиная от Фурманова . Они всегда у нас этакие интеллектуалы. Кро-ме того, они непосредственно не командуют войсками и уже в силу этого безделья чаще сидят во время боя в шта-бе, что правильно - никому не мешают. А когда они в штабе, а командир где-то впереди, то выглядит это не со-всем красиво, думаю, что и поэтому тоже у нас в обществе властвует мысль, что грамотный генерал сидит за столом, окруженный телефонами, смотрит на карту и отдает рас-поряжения.

Вот, к примеру, историк Зенькович описывает началь-ный период войны: с ее началом на Западный фронт были посланы маршалы Г.И. Кулик и Б.М. Шапошников : «Вое-начальники засели за карты и документы. Кулику такой род деятельности был в тягость, то ли дело живая организа-торская работа в войсках. Узнав о готовящемся контрударе на Белостокском направлении, где находился заместитель Павлова генерал-лейтенант Болдин , маршал решил лично побывать там».

По тону этой цитаты легко понять, кого из маршалов Зенькович считает профессионалом, а кого - нет. Как видите, по его оценке, Шапошников - грамотный про-фессионал, а Кулик - глуповатый солдафон, который в картах не разбирается, поэтому и поехал в войска. (Попал вместе с ними в окружение и вышел из него пешком.)

Между тем топографическая карта - это лист бумаги с обозначенной условными знаками местностью. Генералу на нее имеет смысл смотреть только тогда, когда работ-ники штаба на карту нанесли расположение своих войск и войск противника. Но Западный фронт с самого начала войны потерял всякую связь со своими войсками, и его штаб ничего не знал ни о них, ни о противнике. Работни-кам штаба фронта нечего было нанести на карту, они не знали обстановки. И что же на этой карте рассматривал маршал Шапошников?

А Кулик, поскольку в штабе обстановка была неизвест-на, уехал изучать ее на месте, так как настоящий военный профессионал изучает не карту, а местность, не донесе-ния об обстановке, а непосредственно обстановку.

Судя по дневникам Гальдера , он и в начале войны с наибольшим уважением относились к маршалам С.М. Буденному и С.К. Тимошенко . Кстати, и предавший Родину генерал Власов , давая немцам показания о качест-ве советского командования, также отметил Тимошенко как наиболее сильного полководца.

Генерал И.И. Федюнинский пишет в своих мемуарах, что маршал Тимошенко изучал обстановку не так, как «профессионал» Шапошников: «С.К. Тимошенко очень де-тально изучал местность перед нашим передним краем. Це-лую неделю мы с ним провели в полках первого эшелона. Ему хотелось все осмотреть самому. При этом он проявлял ис-ключительное спокойствие и полное презрение к опасности.

Однажды гитлеровцы заметили наши автомашины, ос-тановившиеся у опушки леса, и произвели артиллерийский налет. Я предложил маршалу Тимошенко спуститься в блиндаж, так как снаряды стали рваться довольно близко.

— Чего там по блиндажам лазить, - недовольно сказал он. - Ни черта оттуда не видно. Давайте останемся на опушке.

И он невозмутимо продолжал рассматривать в бинокль передний край обороны противника. Это не было рисовкой, желанием похвалиться храбростью. Нет, просто С.К. Тимо-шенко считал, что опасность не должна мешать работе.

— Стреляют? Что ж, на то и война, - говорил он, по-жимая широкими плечами».

А маршал Г.К. Жуков даже после войны пояснял, что 33-ю армию, выполнявшую главную задачу фронта Жу-кова, под Вязьмой немцы окружили потому, что ему, Жу-кову, из штаба фронта не было видно - оставил генерал Ефремов силы для прикрытия своего прорыва к Вязьме или нет. (Генерал Ефремов оставил для прикрытия про-рыва 9-ю гвардейскую дивизию, но Жуков ее забрал и отдал 43-й армии, так как ему из штаба фронта не было видно, зачем эта дивизия в данном месте без дела стоит. Немцы по этому пустому месту и ударили, причем снача-ла всего лишь силами батальона, отрезав 33-ю армию от фронта.)

Но наши историки Жукова считают военным гением, а Тимошенко чуть ли не таким же глупым, как и Кулика.

Кстати, и у немцев с этим были не все согласны. Гуде-риан в «Воспоминаниях солдата» писал:

«Значительно тяжелее было работать с новым началь-ником генерального штаба генералом Беком ... С Беком мне преимущественно и приходилось вести борьбу по вопросам формирования танковых дивизий и создания уставов для боевой подготовки бронетанковых войск...

Особенно был недоволен Бек уставными требованиями, что командиры всех степеней обязаны находиться впереди своих войск.

«Как же они будут руководить боем, - говорил он, - не имея ни стола с картами, ни телефона? Разве вы не чита-ли Шлиффена ?» То, что командир дивизии может выдви-нуться вперед настолько, что будет находиться там, где его войска вступили в соприкосновение с противником, было свыше его понимания».

Чему тогда удивляться, что это было свыше понимания наших «начитавшихся Шлиффена» партийных идеологов и полководцев типа Жукова, свыше понимания большин-ства историков?

Тут есть еще один момент.

Есть наука стратегия - как выиграть войну. И есть так-тика - как выиграть бой. У меня сложилось впечатление, что у нас в среднем, как только генерал получает стол с картой и телефон, то он сразу становится стратегом и так-тика ему уже не нужна. Это удел всяких там капитанов и майоров. Генерал уже не думает над тем, как выиграть бой, каким оружием это сделать, как подготовить и экипиро-вать для боя солдат. Зачем ему это, раз он уже генерал?

Но, сидя в Москве, он пишет уставы и наставления, как вести бой, он заказывает оружие и экипировку для солдат. А потом получается, что вроде и оружие есть, и солдаты есть, а толку - нет.

У немцев, похоже, ни один генерал не мыслил себя не тактиком, они все были прежде всего тактиками, специа-листами по победе в бою.

Возможно, важнейшей субъективной причиной по-ражений Красной Армии в начальном периоде Великой Отечественной войны было то, что наши генералы (в сум-ме) готовились к прошлой войне, а не к той, в которой им пришлось реально воевать.

Но этот вопрос можно поставить еще более определен-но и более актуально: а готовились ли они к войне во-обще? Делали ли они в мирное время то, что нужно для победы в будущей войне, или только то, что позволяло им делать карьеру? Прочитав довольно много мемуаров наших полководцев, я не могу отделаться от чувства, что они, по сути, были больше профессионалами борьбы за должности и кабинеты и только во вторую очередь - во-енными профессионалами. Остается чувство, что их во-енное дело интересовало не как способ самовыражения, способ достижения творческих побед, а как способ зара-ботка на жизнь. Это видно не только по мемуарам, а и по тому, как была подготовлена Красная Армия к войне.

В войне побеждает та армия, которая уничтожит наи-большее количество солдат противника. Их уничтожают не генералы и не офицеры, а солдаты, в чью боевую зада-чу входит непосредственное действие оружием.

И у профессионалов военного дела, как и у профес-сионалов любого иного дела, голова болит прежде всего о том, насколько эффективны их солдаты, их работни-ки. Все ли у них есть для работы, удобно ли им работать? Бессмысленно чертить стрелки на картах, если солдаты неспособны достать противника оружием. А глядя на тот период, складывается впечатление, что у нас до войны об этом думали в среднем постольку-поскольку, если вооб-ще думали. Похоже, считалось, что главное - чтобы сол-дат был идейно подготовлен, а то, что он не умеет или не имеет возможности убить противника, оставалось в стороне.

Немцы исключительное внимание уделяли конечному результату боя и тому, кто его обеспечивает - солдату, у немецких генералов голова об этом болела постоянно, и это не могло не сказываться на результатах сражений начала войны.

Когда читаешь, скажем, о немецкой пехоте, то пора-жает, насколько еще в мирное время немецкие генералы продумывали каждую, казалось бы, мелочь индивидуаль-ного и группового оснащения солдат. И дело даже не в механизации армии, механизация - это только следствие вдумчивого отношения немецких генералов к военному делу.

К примеру, у нас до конца войны на касках солдат не было ни чехлов, ни сеток для маскировки, и они отсвечи-вали, демаскируя бойцов. А у немцев не то что чехлы или резиновые пояски на касках - по всей полевой одежде были нашиты петельки для крепления веток и травы, они же первые ввели полностью камуфлированную полевую форму, разгрузочные жилеты. В походе немецкий пехо-тинец нес ранец, а в бою менял его на легкий штурмовой комплект - плащ и котелок с НЗ. Основное оружие - обычная, неавтоматическая винтовка, поскольку только она дает наивысшую точность стрельбы на расстояниях реального боя (400-500 м). У тех, для кого непосредст-венное уничтожение противника не являлось основным делом, - скажем, у командиров, на вооружении были автоматы (пистолет-пулеметы). Но немецкий автомат по сравнению с нашим имел низкую скорострельность, что-бы обеспечить высокую точность попадания при стрельбе с рук. (У нашего автомата ППШ темп стрельбы - 1000 выстрелов в минуту, а у немецкого МП-40 - всего 350.) А вот у немецкого пулемета, из которого стреляют с со-шек или со станка, темп стрельбы был вдвое выше, чем темп стрельбы наших пулеметов: от 800-1000 у немецкого пулемета МГ-34 до 1200-1500 у его модификации МГ-42 против 600 выстрелов в минуту нашего ручного пулемета Дегтярева и станкового пулемета Максима .

В немецком пехотном отделении не было пулеметчи-ка - владеть пулеметом обязан был каждый. Но вручался пулемет самому лучшему стрелку. При постановке на ста-нок на пулемет ставился оптический прицел, с которым дальность стрельбы доходила до 2000 м. Наши пулеметы тоже могли забросить пулю на это расстояние, но кого ты невооруженным глазом на такой дальности увидишь и как прицелишься? Бинокли, кстати, в немецкой армии имели очень многие, он полагался уже командиру немец-кого пехотного отделения. Дальномеры были при каждом орудии, начиная с 81-мм миномета. Кто хоть однажды в жаркий день пил воду из горлышка нашей солдатской алюминиевой фляги в брезентовом чехле, тот помнит отвратительный, отдающий алюминием вкус перегре-той жидкости. У немцев фляги были в войлочных чехлах со стаканчиком, войлок предохранял воду от перегрева. И так во всем - вроде мелочи, но когда эти мелочи со-браны воедино, то возникает совершенно новое качест-во, которое заставляет с уважением относиться к тем, кто продумывал и создавал армию противников наших отцов и дедов.

Скажем, у командира немецкого пехотного батальона в его маленьком штабе был солдат-топограф, непрерывно определявший координаты объектов на местности, и спе-циальный офицер для связи с артиллерией. Это позволяло немецкому батальону в считаные минуты вызвать точный огонь полковой и дивизионной артиллерии на сильного противника. В немецкой гаубичной батарее дивизионно-го артполка непосредственно обслуживали все 4 легкие гаубицы 24 человека. А всего в батарее было 4 офицера, 30 унтер-офицеров и 137 солдат. Все они - разведчики, телефонисты, радисты и т.д. - обеспечивали, чтобы сна-ряды этих 4 гаубиц падали точно в цель и сразу же, как только цель появилась на местности. Стреляют ведь не пушки, стреляют батареи. Немецкие генералы не пред-ставляли бой своей пехоты без непрерывной ее поддерж-ки всей артиллерией.

И возникает вопрос: а чем же занимались наши гене-ралы, наши славные теоретики до войны? Ведь речь в по-давляющем большинстве случаев идет о том, что до вой-ны можно было дешево и элементарно сделать.

В литературе часто встречается, что до войны у нас были гениальные военные теоретики, которые разработа-ли гениальные военные теории. Но как-то не упоминает-ся о том, что за теории в своих кабинетах разрабатывали эти военные теоретики и кому, в ходе какой войны они пригодились.

А на совещании высшего руководящего состава РККА в декабре 1940 года, в частности, вскрылось, что в ходе советско-финской войны войска были вынуждены вы-бросить все наставления и боевые уставы, разработанные в московских кабинетах теоретиками. Выяснилось, что если действовать по этим теориям, то у наступающей ди-визии практически нет солдат, которых можно послать в атаку. Одни, по мудрым теориям, должны охранять, дру-гие отвлекать, третьи выжидать и т.д. Все вроде при деле, а атаковать некому. Дело доходило до того, что пулеметы сдавали в обоз, а пулеметчикам давали винтовки, чтобы пополнить стрелковые цепи. Такие были теории...

Командовавший в советско-финской войне 7-й армией генерал К.А. Мерецков докладывал на этом совещании:

«Наш опыт войны на Карело-финском фронте говорит о том, что нам немедленно надо пересмотреть основы во-ждения войск в бою и операции. Опыт боев на Карело-финском театре показал, что наши уставы, дающие основные направления по вождению войск, не отвечают требованиям современной войны. В них много ошибочных утверждений, которые вводят в заблуждение командный состав. На войне не руководствовались основными положениями наших уставов потому, что они не отвечали требованиям войны.

Главный порок наших боевых порядков заключается в том, что две трети наших войск находится или в сковы-вающих группах, или разорваны.

Переходя к конкретному рассмотрению боевых порядков, необходимо отметить следующее.

При наступлении, когда наша дивизия готовится к ак-тивным действиям в составе корпуса, ведущего бой на глав-ном направлении, идут в атаку 16 взводов, причем из них только 8 ударных, а 8 имеют задачу сковывающей группы. Следовательно, в ударной группе имеется только 320 бойцов, не считая минометчиков. Если допустить, что и ударная, и сковывающая группы идут одновременно в атаку, то ата-кующих будет 640 бойцов. Надо признать, что для 17-тысячной дивизии такое количество атакующих бойцов слишком мало. По нашим уставам часть подразделений, расположен-ных в глубине, предназначены для развития удара. Они рас-пределяются так: вторые эшелоны стрелковых рот имеют 320 бойцов, вторые эшелоны стрелковых батальонов - 516 бойцов, вторые эшелоны стрелковых полков - 762 бойца и вторые эшелоны стрелковых дивизий - 1140 бойцов. В итоге получается, что в атаку на передний край выходят 640 бой-цов и для развития успеха в тылу находятся 2740 бойцов...

Крайне неудачно построение боевых порядков. Началь-ствующему составу прививаются неправильные взгляды на характер действия сковывающих групп, наличие которых в атаке действующих частей первой линии создает видимость численного превосходства в силах, тогда как на самом деле в атаке принимает участие только незначительная часть войск. На войне это привело к тому, что в боях на Халхин-Голе немедленно потребовали увеличения численности пехо-ты, считая, что в дивизии некому атаковать.

На войне на Карельском перешейке вначале командующие 7-й и 13-й армиями издавали свои инструкции, а когда поя-вился командующий фронтом, он дал свои указания, как бо-лее правильно, на основе опыта и прошлой войны и текущей войны, построить боевые порядки для того, чтобы повести их в атаку.

По нашим предварительным выводам, отмена по суще-ству установленных нашими уставами боевых порядков во время атаки линии Маннергейма сразу же дала большие ус-пехи и меньшие потери».

Следует также напомнить, что на этом совещании выступил с большим теоретическим докладом о наступ-лении Г. К. Жуков, а после совещания он даже выиграл в военной игре у генерала Павлова. Но реальные немцы с Жуковым не играли и по теориям Жукова не воевали. Трижды Сталин поручал Жукову самостоятельное прове-дение наступательных операций, и Жуков их трижды ре-шительно провалил: под Ельней, под Ленинградом и под Москвой в начале 1942 года.

Под Ельней, дав Жукову силы и месяц на подготов-ку, Ставка ему приказала: «...30.8 левофланговыми 24-й и 43-й армиями перейти в наступление с задачами: покончить с ельнинской группировкой противника, овладеть Ельней и, нанося в дальнейшем удары в направлении Починок и Рославля, к 8.9 выйти на фронт Долгие Нивы, Хиславичи, Петро-вичи».

Ни на какой фронт «Долгие Нивы, Хиславичи, Пет-ровичи» Жуков не вышел, хотя немцы организованно от-ступили и Ельню сдали. Но непонятно благодаря кому - то ли Жукову, то ли Гудериану, который еще с 14 августа просил Генштаб сухопутных войск Германии оставить дугу под Ельней и дать ему высвободившиеся войска для действий в других направлениях, в частности для уже по-рученного ему прорыва на Украину.

Под Ленинградом Жуков вообще оказался неспособен организовать прорыв блокады, а под Москвой сорвал об-щий план Ставки по окружению немцев, не организовав взятие Вязьмы и бездарно погубив войска 33-й армии.

А какой теоретик был!

Но оставим Жукова и вернемся еще к кое-каким теоре-тическим находкам наших генералов, к примеру, к требо-ваниям наших тогдашних уставов, чтобы солдаты в оборо-не рыли не траншеи, а ячейки. В кабинете теоретика это требование выглядит блестяще. Ячейка - это яма в рост человека. Боец в ней защищен от осколков землей со всех сторон. А в траншее он с двух сторон защищен плохо. Вот эти ячейки и ввели в Устав, запретив рыть траншеи. Под Москвой Рокоссовский залез в такую ячейку и переждал в ней артналет. Понял, что в ячейке солдат одинок, он не видит товарищей, раненому ему невозможно помочь, командир не может дать ему команду. Рокоссовский рас-порядился вопреки уставам рыть траншеи. А до войны сесть в эту ячейку и представить себе бой было некому? От теорий некогда было отвлечься?

И ведь таких мелочей было тысячи! И из них слагались наши поражения и потери.

Рассказывал ветеран танкового сражения под Прохоровкой на Курской дуге 1943 года. В этом месте 5-я гвар-дейская танковая армия Ротмистрова контратаковала ата-кующий 3-й танковый корпус немцев. Считается, что в этом сражении участвовало 1200 танков, и немцы потеря-ли здесь 400 танков. Но когда после сражения к месту боя приехал Жуков, то он сначала собрался отдать Ротмистро-ва и остальных под суд, поскольку на полях сражения не было подбитых немецких танков - горели только сотни советских танков, в основном полученных по ленд-лизу американских и английских машин. Но вскоре выясни-лось, что немцы начали отступать, т.е. победили мы, под суд никого не отдали и начали радоваться победе. Вопрос: а куда же делись немецкие подбитые танки? А немцы их за ночь все вытащили с поля боя и направили в ремонт. У нас таких мощных ремонтных служб не было: мы строи-ли новые танки, а немцы обходились отремонтированны-ми. Спасали они не только танки - в немецком танковом батальоне врач имел персональный танк, чтобы оказывать танкистам немедленную помощь прямо на поле боя.

Кстати, чтобы закончить рассказ ветерана о сражении под Прохоровкой. Он был командиром танка в этом сра-жении. Развернувшись в атаку против немцев, их рота в дыму и пыли потеряла ориентировку и открыла огонь по тем танкам, которые ей встретились. Те, естественно, открыли огонь по роте. Вскоре вышестоящий штаб вы-яснил, что они стреляют по своим. Но радиостанция во всей роте была только в танке этого ветерана. Он выну-жден был вылезти из танка и под огнем бегать с лопатой от машины к машине, стучать ею по броне, передавая вы-глядывающим танкистам приказ прекратить огонь. Такая была связь, такое было управление.

А мы по-прежнему гордимся: наши пушки могли стре-лять дальше всех! Это, конечно, хорошо, да только инте-реснее другой вопрос: как часто они попадали туда, куда надо? Мы гордимся: наш танк Т-34 был самым подвиж-ным на поле боя! Это хорошо, да есть вопрос: а он часто знал, куда двигаться и куда он двигается?

Основатель немецких танковых войск Г. Гудериан в своих «Воспоминаниях солдата» писал о 1933-1935 го-дах:

«Много времени потребовалось также и на то, чтобы наладить производство радиоаппаратуры и оптики для танков. Однако я не раскаивался, что в тот период твердо настаивал на выполнении своих требований: танки долж-ны обеспечивать хорошее наблюдение и быть удобными для управления. Что касается управления танком, то мы в этом отношении всегда превосходили своих противников; ряд имевшихся не очень существенных недостатков мы смогли исправить в дальнейшем».

Заботились немцы не только, так сказать, о деловом оснащении своих солдат, но и о моральном, причем без партполитбесед. Скажем, о каждом случае геройства, о наградах, о присвоении званий сведения посылались не в какие-то армейские газеты, а в газеты городов на родине героя, чтобы его родные и друзья им гордились. А такой контроль тех, за кого солдат воюет, значил много. Помимо орденов были значки, которыми отмечались менее значи-тельные подвиги, скажем, участие в атаке. В нашей армии офицеры имели специальные продовольственные пайки, полковники - личных поваров, генералы возили с собой спальные гарнитуры и даже жен. В немецких дивизиях не только офицеры, но и генералы ели из солдатского котла. И это тоже делало немцев сильней.

Подытожив сказанное, можно утверждать, что немец-кое командование было гораздо ближе к тому, кто делает победу, - к солдату, к бою. Это звучит странно, но это, похоже, так. Причем идеология играла, и это точно, вто-ростепенное значение. На первом месте была тактика, военный профессионализм - понимание, что без силь-ного солдата бесполезен любой талантливый генерал. Без выигранного боя бесполезен стратег. Мы за непонимание этого платили кровью.

Сделали ли мы на опыте той войны какие-либо выво-ды для себя в этом вопросе? Глядя на сегодняшнюю ар-мию, можно сказать твердо: никаких!

У нас в воспоминаниях ветеранов довольно часто при-сутствует утверждение, что немцы, дескать, воевали по шаблону. Когда пытаешься понять, о каком шаблоне идет речь, то выясняется, что немцы просыпались утром, зав-тракали, высылали на наблюдательные посты артиллери-стов и авиационных представителей, вызывали авиацию и бомбили наши позиции, проводили по ним артилле-рийскую подготовку, затем атаковали их танками с под-держкой пехоты. А что должны были делать немцы, чтобы прослыть у наших военных спецов оригинальными? Не бомбить наши позиции и посылать пехоту впереди тан-ков? Или наступать ночью, когда артиллерия и авиация не могут поддержать пехоту? Немцы и ночью наступа-ли, но специально подготовленными подразделениями и только тогда, когда это было выгодно.

Скажем, немцы потому использовали конную тягу для артиллерии пехотных дивизий, что собирались вести ма-невренную войну - в отрыве от своих баз снабжения. Ло-шади, в отличие от машин, более автономны - корм им добывают прямо на месте. А бензин на месте не добудешь.

Поэтому в начале войны мы очень много артиллерии бро-сили у границ именно по этой причине - не было ни топ-лива для тягачей, ни артиллерийских лошадей. Хитростей здесь немного, но наши генералы, за редким исключени-ем, думать об этом не хотели. Поэтому, как это ни па-радоксально звучит, но немецкая артиллерия на конной тяге была подвижнее, чем наша на механической. Зачем тянуть артиллерию пехотной дивизии со скоростью боль-ше скорости пехотинца? И в немецкой пехотной дивизии только противотанковый дивизион, самые легкие пушки, буксировался тягачами. Танки быстрые могут появиться в любом месте, следовательно, в том же месте немедленно должны оказаться и противотанковые пушки.

Возможно, благодаря контрразведке СССР, органи-зованной Л.П. Берия , для немцев оказались полной не-ожиданностью наши танки Т-34 и КВ . Каким-то образом НКВД сумел скрыть не только то, что мы уже их разра-ботали, но и то, что уже массово поставляем их в войска. Противотанковое оружие немецкой пехотной дивизии оказалось бессильным против брони именно этих танков, и они стали в ходе войны заменять его сначала на 50-мм, а затем 75-мм противотанковые пушки, стали придавать пехотным дивизиям самоходные противотанковые диви-зионы.

А вот почему для наших генералов оказалась неожи-данной толщина брони немецких танков и T- III и T- IV и бессилие против них нашей 45-мм противотанковой пушки - непонятно. Ведь немцы применяли эти танки и столь же хорошо бронированные самоходные пушки еще в войне с Польшей в 1939 году.

Почему снаряды наших 45-мм пушек, и так не очень мощных, ломались о броню? Почему не был поставлен на вооружение подкалиберный снаряд для них? Известны фамилии тех, кто воспрепятствовал поставить на танки КВ 107-мм мощную пушку, предлагаемую Куликом и Грабиным. Известно, какими теориями руководствовались они, чтобы не дать оснастить эти танки мощным оружием. Но чем, какими теориями руководствовались те, кто снял с производства собственно противотанковую 57-мм пушку в 1941 году (было изготовлено всего 320 шт.), чтобы уже в 1942 году начать производить гибрид 57-мм ствола с ла-фетом пушки ЗИС-З ?

Какие теории подсказали нашим военным профес-сионалам, что Красной Армии не потребуются противо-танковые ружья, которые мы бросились конструировать только после начала войны? С чего наши генералы взяли, что не потребуется противотанковая ручная фаната, ко-торую тоже начали конструировать, когда гром грянул?

И еще об одном. Из процитированного выступления Мерецкова на декабрьском совещании РККА видно, что, по теориям наших довоенных «профессионалов», у насту-пающей дивизии в атаку шли 640 стрелков, а в тылу за этим наблюдали 2740 стрелков.

Для немцев это настолько дико, что они почти все от-мечают эту особенность советской военной теории - вво-дить войска в бой по частям, беречь резервы, как копейку на черный день.

Немецкие генералы исповедовали совершенно другой принцип - массированного удара. Не только вся пехота, а вообще все рода войск должны участвовать в бою. Если бой идет, то никто не должен отсиживаться, даже если по его боевой профессии вроде и нет сейчас работы.

Скажем, саперный взвод пехотного батальона созда-вался только в случае, если не было боя, в бою его солда-ты были в стрелковых цепях, вернее, это стрелков допол-нительно обучали саперному делу. У командира пехотной роты по штату было 4 курьера (связных). Поскольку они не все сразу бегают с приказаниями, то, чтобы не сидели во время боя без дела, им дали снайперскую винтовку.

Я, например, никогда не читал, чтобы наши саперы были истребителями танков. А у немцев истребление тан-ков было одной из боевых задач полковых саперов, они были обязательны в группах истребителей танков - затя-гивали на шнурах противотанковые мины под гусеницы двигающегося танка, ослепляли его дымовыми гранатами и шашками, подрывали поврежденный танк, если эки-паж не сдавался. Саперный батальон немецкой дивизии был вооружен стрелковым оружием и противотанковым оружием, как и пехота. Помимо своих прямых обязанно-стей - строительства мостов, установки минных полей и разминирования - его обязанностью был штурм укре-плений противника, для чего он и имел на вооружении 9 огнеметов.

Еще пример. Предположим, идет бой, а у противника нет танков. Получается, что противотанковой артилле-рии нечего делать. Нет, это не по-немецки. У Гудериана в воспоминаниях есть момент, когда он в бою в поисках своих частей подъехал к деревне, занятой нашими, а де-ревню атаковала всего лишь «одна 37-мм противотанко-вая пушка». Это сразу не понять: как артиллеристы без пехоты могли атаковать? Но дело в том, что во всех про-тивотанковых подразделениях немецкой пехотной диви-зии были и стрелки. На каждую пушку, кроме собственно артиллеристов, приходилось еще и по 3 пехотинца с руч-ным пулеметом. Вместе с 6 вооруженными винтовками артиллеристами они составляли что-то вроде пехотного отделения, усиленного пушкой. Поэтому наряду со стрел-ками и оборонялись, и атаковали, а когда у противника появлялись танки, то они занимались своими прямыми обязанностями.

По штатной численности в начале войны наш полк даже превосходил немецкий, но когда начинался бой, то в немецком полку оружием действовало одновременно гораздо больше бойцов, чем в нашем.

Видите ли, когда мы разбираемся, почему наша авиа-ция уступала немецкой, видим те проблемы, которые были в стране с производством авиамоторов, то это все же объективная, не зависящая от наших предков причи-на. В 1913 году, к примеру, царские вузы подготовили всего 1821 инженера абсолютно всех специальностей. Это был настолько низкий старт, что как потом большевики ни торопились, а к финишу успеть было нельзя - нельзя было достигнуть высокого уровня во всех отраслях науки и техники.

Но то, что я обсуждал выше, касается не уровня тех-ники как такового, а разумного выбора ее генералами и разумного применения ее в бою. Генералы-то в России всегда были. Причина не в низком уровне боевой техни-ки, а в хронически низком уровне генеральского профес-сионализма в мирное время. А отсюда и пренебрежение тактикой, и отсутствие радиосвязи и т.д.

Читая стенограммы декабрьского 1940 года совещания высшего командного состава РККА, приходишь к мысли, что у советских и немецких генералов перед войной были существенные расхождения по основополагающим идеям ведения боевых действий.

Взгляд на цель боевых действий. Как мне видится, у советских генералов целью боевых действий был рубеж. Рубежи либо достигались в наступлении, либо отстаива-лись в обороне. Уничтожение противника являлось как бы следствием выхода на рубеж: враг мешал это сделать, и его уничтожали, а для удержания рубежа или его заня-тия не жалели никакие средства. Это, кстати, отмечают и те немецкие генералы, которые в своих воспоминаниях пытаются оценить своего советского противника.

Отмечают и удивляются. Поскольку у немцев целью боевых действий было только уничтожение противника, рубежи имели второстепенное значение. Немцы исходили из мысли, что если уничтожить противника, то занять или удержать любой рубеж не составит проблем.

Главный фактор победы. Судя по всему, немцы глав-ным фактором победы считали нанесение по противнику удара как можно большей силы, для чего у них предусмат-ривались для участия в бою одновременно и все силы, и все рода войск.

А вот из выступления на совещании советских гене-ралов совершенно явственно видно и даже выпирает, что они главным фактором победы считали огромное числен-ное преимущество над врагом.

Сможет ли страна обеспечить это преимущество или не сможет - их это в основном не колыхало. Как в сказке Салтыкова-Щедрина о мужике, который на необитаемом острове двух генералов прокормил. Если помните, то по-сле того, как один генерал выдал мужику приказ на обес-печение пропитания, другой поинтересовался у первого: а где же мужик это все достанет? На что первый безапелля-ционно заявил: «Ён мужик, ён достанет!»

Вот глава ВВС РККА П.В. Рычагов на совещании док-ладывает: «Из опыта современных прошедших и идущих войн авиационная плотность достигается до 25 самолетов на один километр фронта».

Из опыта каких войн он это рассчитал?! Дело в том, что уже перед его докладом выступающие обсуждали, что немцы в мае 1940 года ударили по французам на фронте 1000 км силами авиации в 2,5 тыс. самолетов, т.е. плотность в 10 раз меньше, чем берет за основу Рычагов. Далее.

«Необходимо сделать вывод, что в современной войне на главном, решающем направлении (примерно по фронту 100-150 км. - Ю.М.) в составе фронта будет действо-вать не менее 15-16 дивизий, т.е. 3500-4000 самолетов».

С П.В. Рычаговым не согласился, в частности, просла-вившийся громкими поражениями в последовавшей вой-не Ф.И. Кузнецов , генерал-лейтенант, командующий вой-сками Северо-Кавказского военного округа: «Я считаю, что эта цифра должна быть значительно больше».

С Кузнецовым солидаризировался Г. К. Жуков, кото-рый считал: если «общая ширина участков главного удара в предпринимаемой операции должна быть не менее 100- 150 км», то для обеспечения операции потребуется «30- 35 авиационных дивизий», т.е. до 8000 самолетов.

А вот мысль из выступления Е.С. Птухина , генерал- лейтенанта, командующего ВВС Киевского особого воен-ного округа: «Для того чтобы уничтожить материальную часть на аэродромах (противника. - Ю.М.), а мы счита-ем в среднем на аэродроме будет стоять 25-30 самолетов, нужно подумать о мощном ударе на этот аэродром. Зна-чит, группа должна быть не менее 100-150 самолетов».

Правда, это как-то не координировалось с тем, что немцы с 10 мая 1940 года в течение трех дней проводи-ли налет на 100 французских аэродромов на глубину до 400 км «мелкими группами без прикрытия истребителей» (Я.В. Смушкевич ) и «было выведено из строя около 1000 са-молетов» (М.Н. Попов , генерал-лейтенант, командующий 1-й Краснознаменной армией Дальневосточного фронта).

Давайте теперь сравним цифры совещания с теми, ко-торые через полгода показала война с немцами. Немцы завоевали господство в воздухе и наступали на РККА на фронте более чем в 3000 км. Исходя из «скромных цифр» П.В. Рычагова - 25 самолетов на 1 км фронта, с которы-ми не согласны ни Кузнецов, ни Жуков, немцы должны были бы иметь 75 тыс. самолетов. Но на 22 июня 1941 года они против 9917 наших самолетов в западных округах сосредоточили всего около 3 тыс. самолетов (в три раза меньше, чем Жукову требовалось всего лишь для прове-дения фронтовой операции на фронте в 400 км). И завое-вали господство в воздухе вплоть до 1943 года!

Не менее щедро наши генералы относятся и к живой силе. В своем докладе Г.К. Жуков подсчитал, что для на-ступательной операции на фронте 400-450 км, с главным ударом на фронте 100-150 км, ему требуется «стрелко-вых дивизий порядка 85-100 дивизий, 4-5 механизиро-ванных корпуса, 2-3 кавалерийских корпуса». Это свыше 1,9 млн человек даже без артиллерийских, инженерных, транспортных, тыловых и прочих соединений и частей армейского и фронтового подчинения. Сравним: 22 июня 1941 года в сухопутные силы Германии на Восточном фронте, протяженностью свыше 3000 км, входило всего 85 пехотных дивизий, а все эти силы составляли 3,3 млн человек. Но немцы наступали до осени 1942 года - до Кавказа! В ходе войны никогда ни один фронт ни в од-ной операции не имел плотности войск, запрошенной Жуковым.

Еще. Из доклада Г.К. Жукова следует, что ударная армия должна сосредоточить на «участке главного удара шириною 25-30 км... около 200 000 людей, 1500-2000 ору-дий, массу танков». То есть 7 человек на погонный метр фронта. С такой плотностью, надо сказать, и затоптать противника несложно.

Немудрено, что и после войны материалы этого со-вещания оставались секретными - слишком много во-просов они оставляют о профессиональной компетенции наших генералов.

Взгляд на последний удар. Судя по многим факторам, последний удар в бою согласно советской военной мыс-ли до и военной поры наносился штыком. Пехота должна была сблизиться с противником до расстояния штыкового удара и поставить точку в бою рукопашной схваткой. Че-тырехгранный штык, который для других целей невозмож-но применить, был неотъемлемой частью винтовки Моси-на - основного оружия советской пехоты. В 1943 году ее модернизировали в карабин, но штык оставили, причем несъемным. Даже автомат Калашникова 1947 года без штыка не мыслится. Штыковому бою учили пехоту и до войны, и всю войну. А у кавалерии шашка являлась обяза-тельной для солдата, и кавалерия должна была последнюю точку в бою ставить холодным оружием.

У немцев к винтовке тоже полагался штык - ножевид-ный. (Кстати, после войны он очень ценился на совет-ских мясокомбинатах - благодаря хорошей затачиваемости его ценили обваловщики, срезавшие мясо с костей.) Но на фотографиях той войны нельзя увидеть немецкого солдата с винтовкой с примкнутым штыком. Штык но-сился только на поясе или на чехле лопатки. Связано это с тем, что немецкую пехоту штыковому и рукопашному бою не учили вовсе. Немецкие генералы от него начисто отказались. Соответственно из немецких кавалерийской дивизии и эскадронов (в составе разведбатальонов пехот-ных дивизий) были изъяты пики и палаши. Почему?

Думаю потому, что для нас атака - это был захват рубежа, а для немцев рубеж сам по себе не имел значе-ния - им требовалось только уничтожение противника. В рукопашной схватке вероятность гибели своего солда-та - 50%. Для немцев такая цифра была недопустима. И последнюю точку в бою они ставили только огнем и с расстояния, при котором гибель своего солдата была ми-нимально вероятной.

Соответственно немецкие генералы разрабатывали тактику и оружие пехоты так, чтобы иметь возможность поразить огнем противника везде, в любом укрытии без рукопашного боя. Нашим генералам, при наличии штыка-молодца, это, по-видимому, казалось излишеством.

Чтобы не было так грустно, отметим, что ведь та вой-на - это не исключение. Возьмите русско-японскую войну.

На начало века было отработано 3 типа артиллерий-ских снарядов. Они представляли собой цилиндр с конус-ной головной частью. Наиболее дешевой была осколочная граната - толстостенный цилиндр с небольшим количе-ством взрывчатки и латунным взрывателем мгновенного ударного действия. Далее шла бомбэ или фугасный сна-ряд - такой же стальной цилиндр, но тонкостенный с примерно двойным количеством взрывчатки и латунным взрывателем, срабатывающим при полной остановке сна-ряда.

Самым дорогим снарядом была шрапнель, по сути пу-шечка, которой пушки стреляли. Цилиндр снаряда был стволом этой пушечки, на дне его был порох, а сам ствол был заполнен шариками (шрапнельными пулями) из сплава свинца с сурьмой. У шрапнели был очень сложный взрыватель из очень дорогого в то время алюминия, он имел (у трехдюймовой шрапнели) 130 делений, установка на которые позволяла произвести срабатывание шрапне-ли в воздухе на любом участке траектории до дальности 5,2 км. Выстрел шрапнели в воздухе посылал на врага сверху вперед 260 пуль, и эффективность шрапнели при стрельбе по открыто расположенному противнику была чуть ли не вдвое выше, чем осколочной гранаты.

Но, повторяю, шрапнель была очень дорогим издели-ем, как по применяемым материалам, так и по сложности изготовления.

Так вот, в начале века русские генералы были очаро-ваны шрапнелью, и в 1904 году русская армия выступила на войну с Японией, имея в зарядных ящиках полевой ар-тиллерии исключительно шрапнель. Но что произошло?

Японцы начали строить полевые укрепления и прятаться в деревнях под глинобитными перекрытиями китайских фанз. Пули шрапнели не пробивали брустверов окопов и глинобитных стен, артиллерия, не имея, в общем-то, дешевых фугасных снарядов, ничем не могла помочь пе-хоте, и русская пехота шла в атаку на укрепленного про-тивника, неся огромные потери от японского ружейно-пулеметного огня.

Сделали ли наши военные теоретики выводы к началу Первой мировой войны? Сделали. Но какие?!

Они пришли к выводу о малой эффективности ар-тиллерии вообще, о том, что основные потери в будущей войне будут наноситься ружейно-пулеметным огнем. Эта теория внесла в практику два следствия. Во-первых, ко-личество гаубичной, крупнокалиберной артиллерии в армии было сокращено до пределов, необходимых для взятия крепостей у австрийцев и немцев, а запас артил-лерийских снарядов к полевым пушкам был сделан столь малым, что был израсходован через несколько месяцев с начала войны. И с 1915-го по 1917 год наша пехота хро-нически не имела поддержки своей артиллерии. (Правда, почти так же ошиблись с гаубичной артиллерией и наши союзники - французы с англичанами.)

Единственными, кто все предусмотрел для будущей войны - и количество артиллерии, и ее состав, - были немецкие генералы.

Так что особо пенять только советским генералам не приходится - царские были не лучше. Может, они в чем- то были и профессиональнее, но зато советские офицеры и генералы дрались более яростно, меньше сдавались в плен и быстрее учились в боях, что с горечью констати-руют немецкие генералы из тех, кто воевал обе мировые войны.

Юрий Мухин

Из книги «Уроки Великой Отечественной»