Уэбстер Г. Тарпли — Лорд Пальмерстон и трое его подручных

Королева с радостью встретила начало нового года. Начало прошлого, 1848-го, было не из приятных. Но тень революции уже, кажется, прошла, и, хотя бед еще хватало, прямой угрозы восстания больше не существовало.

Лорд Пальмерстон стал совершенно невыносим. Королева не раз выговаривала ему за то, что он утаивает от нее государственные бумаги, он же ссылался на всякие сложности: например, когда все были охвачены страхом, что толпа двинется на Букингемский дворец, а королева уехала сначала на остров Уайт, а затем в Шотландию, доставлять к ней бумаги было практически невозможно. Никакому воздействию этот человек не поддавался. К королевским громам и молниям он был совершенно невосприимчив, как будто к звукам детского барабана. А самым большим его недостатком было то, что он, приняв какое-нибудь решение, тут же приводил его в исполнение, а королеву ставил перед fait accompli .

Как бы я хотела избавиться от этого Пальмерстона! - не раз вздыхала королева.

Оставалось довольствоваться тем, что жизнь протекала сравнительно мирно и что она не беременна… по крайней мере пока. Тридцать лет. Право, я старею, подумала она; двенадцать лет как на троне, девять лет - жена, да к тому же мать шестерых детей. Оглядываясь назад, она могла сказать, что жизнь не обошла ее событиями.

Политическое положение, как всегда, оставляло желать лучшего. Как ей хотелось, чтобы у власти снова оказался сэр Роберт! Состояние дел не исключало такой возможности, так как палата общин разделилась на сторонников свободной торговли и протекционистов, и правительство лорда Джона удерживалось у власти лишь благодаря поддержке сэра Роберта и его сторонников. Лидер палаты общин, лорд Джордж Бентинк, неожиданно умер, и его место занял человек, постоянно привлекавший к себе внимание, и не только своей огненной шевелюрой, - Бенджамин Дизраэли.

И тут… королева снова забеременела. Неужели этому не будет конца? Правда, на этот раз передышка получилась дольше, чем обычно. Не то чтобы она была против детей, но ей и впрямь хотелось немного отдохнуть.

Прошлым летом в Осборне они так весело проводили время. Дети чувствовали себя там прекрасно, и она радовалась тому, что Берти заметно изменился к лучшему: он перестал запинаться, и мистер Берч всячески расхваливал его. Правда, когда Альберт спрашивал Берти о чем-либо, а делал он это часто, Берти все же иногда запинался или давал какие-то бестолковые ответы, но в целом успехи принца были очевидны.

Она приучала детей к чтению: все они садились в кружок, и каждый, прочитав абзац, передавал книгу дальше. Альберт тоже обычно присутствовал при этом, улыбаясь и поправляя произношение детей, когда они читали по-немецки. В конце обязательно декламировали, сменяя друг друга, выученное наизусть стихотворение, в котором даже у маленькой Елены были свои строчки.

Вики, как всегда, первенствовала, и королева не раз говорила Альберту, что не нужно слишком давить на бедного Берти, поскольку он не в состоянии состязаться с такой умной сестрой. Альберт не соглашался с ней и утверждал, что строгость нисколько не помешает, и Виктория, когда они оставались наедине, упрекала его в том, что он слишком уж благоволит к Вики.

Альберт решительно отвергал упреки, и у них порой возникали перепалки, которые, впрочем, быстро заканчивались. Королева называла их приятными семейными ссорами - в конце концов, вся вина Альберта заключалась в том, что он безмерно любил старшую дочь. Для нее он устраивал морские купания, которые, как говорили, очень полезны. Вики, одетая в закрытый купальный костюм, выскакивала из кабинки, которую подвозили к самому берегу, и, окунувшись, снова забиралась в кабинку.

Альберт постоянно старался заставить детей делать что-то полезное, поэтому каждый имел свою полоску земли в саду, лопатку и садовый совок, горшочки с цветами и передники с инициалами.

С каждым годом Осборн становился все красивее. К всеобщей радости, Альберт занялся разбивкой садов. Разумеется, он все тщательно продумывал.

Жизнь в Осборне казалась королеве удивительной. Она чувствовала себя очень уютно в маленьких комнатках - столь отличных от комнат в Виндзорском замке или Букингемском дворце; в кабинете у нее стояли рядом два письменных стола, чтобы можно было работать вместе с Альбертом.

Однажды она сказала ему:

Порой мне так хочется побыть с вами вдвоем, без детей.

Альберту было приятно слышать это признание, но, по его мнению, иметь такие желания не подобало родителям. Однако он согласился, что они и в самом деле слишком редко остаются совсем одни.

Вероятно, - сказал Альберт, - вам и дорого-то это потому, что случается так редко.

Потом они отправились в Балморал.

Лето было для острова Уайт, осенью же, когда холмы становились лиловыми от вереска, наступало время Шотландии.

Королева стала чувствовать, что Балморал привлекает ее даже больше, чем Осборн. Природа там была более дикой, а люди более прямыми и простодушными. Альберт часто с теплым чувством сравнивал эту сильно пересеченную местность с окрестностями Розенау. Королева тоже любовалась ею.

Она велела детям носить юбки шотландских горцев. Альберт тоже ходил в юбке. Что же касается ее самой, то она предпочитала платья, сшитые из мягкого сатина или королевской шотландки. Шотландский акцент она находила очаровательным и отнюдь не обижалась на грубоватых слуг. Они могли назвать ее «моя дорогая», что противоречило правилам дворцового этикета при обращении к королеве, но она чувствовала себя с ними в совершеннейшей безопасности: пусть они и не воздавали ей королевских почестей, они готовы были отдать за нее жизнь.

Милые добрые люди, называла она их. Она решила научиться танцам их страны и стала брать уроки. Они требовали физических усилий, но то было еще до того, как она убедилась, что снова беременна.

Она считала, что им всем не мешало бы научиться говорить на гэльском - тогда бы они лучше понимали здешних людей.

Горцы народ горделивый и держатся с достоинством, - сказала она. - Они такие сильные и такие верные.

Альберт соглашался с ней. Он часто уходил на рыбалку и возвращался в хорошем настроении, если улов оказывался богатым, и предпочитал молчать, если поймать ничего не удалось.

И спрашивать не нужно! - весело кричала Виктория. - Все видно по вашему лицу.

Бывая в горах, Альберт всегда чувствовал себя гораздо лучше. И климат ему подходил. Возможно, он не так часто простужался бы зимой, если бы все время жил в сельской местности.

Зима здесь будет довольно суровой, - напомнила она ему, но Альберт привык к студеным зимам Германии и сказал, что озеро, вероятно, замерзнет и он с удовольствием бы покатался на коньках.

Мне никогда не забыть крестины Киски, когда вы катались на пруду у Букингемского дворца. Вы помните?

Еще бы не помнить, как под ним треснул лед, а сам он оказался в ледяной воде.

Так сильно я еще в жизни не пугалась, - сказала королева.

Но вы оказались очень смелой, любовь моя, - сказал Альберт. - Не то что ваши фрейлины, которые чуть не ударились в истерику.

Я так тревожилась за вас. Я думаю, с тех самых пор и пошли ваши простуды. Вы простуживаетесь по нескольку раз за зиму.

За городом я был бы здоров.

Катались бы на коньках? - спросила она, смеясь. - Я бы не возражала, будь при вас кто-нибудь из этих милых горцев. Джон Браун, например, прекрасный молодой человек. На него вполне можно положиться.

Альберт не возражал. Он задумчиво заговорил о жизни в горах и о том, как бы ему хотелось вместе с нею проводить здесь гораздо больше времени.

Увы, это было невозможно. Ирландия опять вызывала немалое беспокойство. Неурожай картофеля принес мор и разорение. Слушая рассказы о лишениях людей, королева плакала: нищета была такая, что у многих не на что было купить гробы и они просто закапывали умерших, порой даже не найдя материи для савана.

Но не меньше потрясали ее рассказы об убийствах лендлордов.

Однажды, когда она ехала в карете по Конститьюшн-Хилл, ирландец по имени Уильям Хэмилтон выхватил револьвер и прицелился в нее. Его схватили, и, хотя револьвер его, как оказалось, был не заряжен, ему дали семь лет каторги.

Однако даже это покушение не заставило ее отказаться от запланированной поездки в Ирландию.

Совершенно неожиданно визит прошел успешно. Ирландцы, совсем недавно находившиеся на грани революции, почувствовали, что их сентиментальные сердца растаяли от искреннего сочувствия к ним маленькой королевы.

Вскоре после возвращения королевы домой пришла добрая весть из Индии. Пенджаб был принят в состав Британской империи, и магараджа, желая продемонстрировать свое громадное уважение к королеве, которую он признал своей правительницей, подарил ей бриллиант кохинор.

Такого красивого камня я еще в жизни не видела, - сказала королева. Она показала его детям. - Но самое главное - это то, в честь чего его подарили.

В мае, за несколько недель до своего тридцать первого дня рождения, королева родила еще одного ребенка, мальчика. Альберт ликовал, а королева, кое-как выкарабкавшись из апатии, которая у нее всегда следовала за родами, радовалась вместе с ним.

Спустя два-три дня детей привели посмотреть на младенца, которого королева держала на руках.

Альберт сказал, что все дети должны встать на колени и возблагодарить Бога за то, что он благословил их еще одним братом. Как потом сказала Альберту королева, трудно было сдержать слезы при созерцании столь трогательной сцены.

Альберта очень увлекла перспектива предстоящей международной промышленной выставки в Гайд-парке. Ведь она, говорил Альберт, пойдет на пользу промышленности, даст работу многим людям, она принесет стране только благо. Правда, потребуется приложить немало усилий, примерно с год уйдет на подготовку, зато о ней будет говорить вся Европа, ее запомнят как величайшее событие.

Милый Альберт, он был возбужден, как малое дитя. Он пригласил Пэкстона, известного архитектора, и они стали думать, как им построить большое здание из стекла - нечто вроде оранжереи, только много-много больше. Этот стеклянный дворец должен был стать центром выставки.

Королева разделяла энтузиазм мужа и считала, что это дело стоящее. «Если бы министры, - думала она, - могли заниматься чем-нибудь подобным вместо того, чтобы спорить до хрипоты из-за всякой чепухи».

Однако они устроили спор даже из-за этого проекта, пытаясь его отменить. Альберт и его комитет приняли решение провести выставку в Гайд-парке, а некоторые члены парламента стали категорически возражать против этого. Бедный Альберт пришел в отчаяние, когда против выступила и «Таймс».

Это же просто безумие, - стонал Альберт. - Если нас не пустят в парк, все наши усилия пойдут насмарку.

Однако тут произошло такое ужасное событие, что не только королева, но и Альберт даже думать забыли о выставке.

28 июня, когда сэр Роберт Пиль ехал по Конститьюшн-Хилл, его лошадь вдруг чего-то испугалась и сбросила его наземь. Он так сильно разбился, что и пошевельнуться не мог, а потому лежал на дороге без движения, пока его не заметили какие-то проезжавшие в экипаже люди. Они остановились рядом и, узнав его, отвезли домой, на Уайтхолл-Гарденс.

Там его положили на диван в одной из комнат внизу, где он через четыре дня скончался.

Королева расстроилась донельзя.

Он все же был великий человек, - сказал Альберт. - Я никогда не забуду, что он сделал для меня тогда, когда меня так упорно отказывались понимать.

Королева с сожалением вспоминала о тех днях, когда она боялась, что сэр Роберт вот-вот сменит лорда Мельбурна. Она относилась к нему, разумеется, несправедливо, называла его «учителем танцев». Ах, как же она была глупа! Она смотрела тогда на лорда Мельбурна с обожанием, поэтому любой, кто пытался занять его место, неизбежно выглядел в ее глазах чудовищем.

Она написала сочувственное письмо убитой горем леди Пиль, выражая свое соболезнование. Сколько же печальных событий за последнее время! Два года назад умерла бедная тетя Софи; тетя Глостер явно тронулась умом и стала вести себя очень странно: на крестинах маленькой Луизы она забыла, где находится, и, встав с места посреди службы, подошла к королеве и опустилась перед ней на колени. Она едва сумела уговорить тетю Глостер вернуться на место, но присутствующие не могли этого не заметить. А теперь еще заболел дядя Кембридж, и казалось весьма вероятным, что он уже долго не протянет. Все дяди и тети постепенно оставляли этот мир, опадая с древа жизни, как сухие листья. Пришла печальная весть из Бельгии: дорогая тетя Луиза столько пережила, когда ее королевской родне пришлось бежать из Франции, что заболела неизлечимой болезнью. При этой горькой новости Виктория чуть и сама не заболела, ибо жену дяди Леопольда она любила больше всех остальных теток и дядьев.

Она решила проведать дядю Кембриджа, чтобы по возможности подбодрить его. Взяв с собой Берти, Альфреда, Алису и одну из фрейлин, она отправилась в дорогу. Пробыли они у него недолго, а весь обратный путь она рассказывала детям о днях, проведенных в Кенсингтонском дворце. Когда они поворачивали, чтобы въехать в ворота Букингемского дворца, толпа оказалась в непосредственной близости от кареты. Внезапно вспомнив о былых покушениях на нее, королева в волнении подалась вперед, чтобы в случае чего защитить детей, как вдруг какой-то мужчина, подойдя к самой карете, замахнулся тяжелой тростью с рукояткой и изо всех сил опустил ее королеве на голову. Жизнь ей, вероятно, спасло то, что она была в дамской шляпке с жестким металлическим каркасом. Теряя сознание, она успела увидеть пунцовое лицо Берти и озадаченные мордашки Альфреда и Алисы.

Она почти тут же пришла в себя и услышала, как фрейлина сказала:

Его схватили.

Вокруг кареты толпился народ. Виктория крикнула:

Не беспокойтесь! Я не пострадала.

Чтобы показать всем, что она действительно не пострадала, Виктория в тот вечер, как и собиралась, отправилась в оперу, и, надо сказать, прием, оказанный там королеве, стоил проявленной ею решимости. Подобная демонстрация преданности людей вынуждала забыть и о присыпанном пудрой синяке, и о боли, от которой раскалывалась голова.

Напавший на нее оказался неким Робертом Пейтом, человеком из хорошей семьи, отец которого когда-то был шерифом графства Кембридж, а сам он пять лет прослужил в армии. Его приговорили к семи годам каторги. Никакого мотива у него как будто не было, и признаков сумасшествия за ним прежде не замечалось. Его частенько видели прогуливающимся в парке; говорили, что он несколько чванлив, в остальном же вполне нормален.

Королева тоже не верила, что он сумасшедший, но ведь это ужасно, что женщины так беззащитны. Попытку убить ее из-за какого-то личного горя или ненависти к монархии еще можно как-то понять, но ударить беззащитную молодую женщину по голове тростью - это уже было жестоко, не по-человечески.

Она не удержалась, чтобы не высказать эти мысли в письме к дяде Леопольду, а затем перешла к описанию похорон сэра Роберта.

«Сегодня хоронили бедного милого Пиля. Горе, вызванное его смертью, очень велико, страна оплакивает его как родного отца. Как будто каждый потерял личного друга… Мой бедный Альберт, который был таким свежим и здоровым, когда мы вернулись из Осборна, выглядит бледным и уставшим - так сказалась на нем смерть сэра Роберта. Он считает, что потерял второго отца».

Это была правда. Альберт был подавлен. Он и всегда-то легко впадал в уныние, а теперь из-за нападения на Викторию и из-за утраты сэра Роберта перспектива казалась довольно мрачной. А тут еще смерть дяди Кембриджа и бесконечные придирки к проектам предполагаемой выставки.

А сколько же таких, которыми мы бы с легкостью пожертвовали ради одного сэра Роберта, - как-то сказал он, имея в виду близоруких критиканов, пытавшихся сорвать его планы, и среди них, разумеется, лорда Пальмерстона.

Что да, то да - лорд Пальмерстон мог вывести из себя кого угодно.

Например, он совершенно несправедливо обошелся с генералом Хайнау. Генерал этот приехал в Англию без приглашения после участия в подавлении венгерского восстания, во время которого прославился чрезмерной жестокостью. В газетах писали, что он вешал солдат, которых брал в плен, и заживо сжигал крестьян вместе с их домами, не щадя ни детей, ни женщин. Его жестокость как бы отражала поведение толпы во время французской революции.

На свою беду, оказавшись в Англии, он решил посетить знаменитую пивоварню Баркли и, будучи там, расписался в книге посетителей. Необычная фамилия вкупе с довольно своеобразной внешностью, весьма похоже пародировавшаяся в бесчисленных карикатурах, выдала его. Работники пивоварни пришли в ярость и решили выразить генералу свой протест. Кто-то швырнул ему на голову мешок хмеля, отчего генерал растянулся посреди двора. После чего раздался крик: «Долой австрийского палача!» Рабочие вываляли генерала в грязи, а когда он вырвался и побежал, бросились за ним вслед; на пути ему попалась пивная, и он взлетел по лестнице вверх, но его вытащили на улицу и погнали к реке, где наверняка бросили бы в воду, если бы его не спасли подоспевшие полицейские.

Королева не могла оставить случившееся без внимания и обсудила это дело с Альбертом.

Прежде всего она была крайне возмущена. ЧтоМЃ бы этот человек ни сделал, здесь он гость, а с ним обошлись против всех правил гостеприимства.

Поступить подобным образом с генералом значило оскорбить Австрию, а потому следовало незамедлительно принести ему извинения.

Министр иностранных дел это хорошо сознавал и, когда королева послала за ним, прихватил с собой черновик извинения. Он появился во дворце учтивый и улыбающийся, поклонился королеве и удостоил принца высокомерным приветствием, смахивающим на небрежный кивок.

То, что произошло, в высшей степени достойно сожаления, - сказала королева.

Несомненно, мэм, - согласился Пальмерстон. - Генералу еще повезло, что появилась полиция, иначе бы… - Пальмерстон чуть ли не радостно улыбнулся.

Вы приготовили извинение? - Она протянула руку, величественная, как всегда, когда ей приходилось разговаривать с этим человеком, к которому она испытывала неприязнь.

Он протянул ей бумагу.

Она была составлена так, что никакого сочувствия к генералу в ней не ощущалось; правда, в ней выражалось определенное сожаление, что с ним плохо обошлись, однако, как следовало из последнего абзаца, он и сам проявил неблагоразумие, приехав в Англию, если вспомнить о репутации, которую он недавно приобрел.

Дойдя до этого места в документе, королева вспыхнула.

Это может быть сочтено за дерзость, - сказала она. - Последние строки следует убрать, прежде чем извинение будет отправлено.

Это невозможно, - улыбнулся Пальмерстон.

И он еще смеет говорить королеве, что возможно, а что нет!

Оно уже отправлено, ваше величество!

Она не знала, что и сказать, Альберт тоже. Посылать такие документы без их одобрения?!

Нужно незамедлительно послать еще одно, новое извинение! - вскричала королева.

Пальмерстон согласно склонил голову, но ничего не сказал.

Итак, - продолжала королева, - вы приготовите черновик и принесете мне на проверку. В нем австрийскому правительству будет дано знать, что произошла небольшая ошибка.

Пальмерстон любезно улыбнулся и покачал головой.

Нет, мэм, для министра иностранных дел Вашего Величества предпринять подобное деяние никак невозможно.

Вы хотите сказать, что отказываетесь повиноваться моим пожеланиям?

Я хочу сказать, мэм, что, если вы будете настаивать на своем, я уже не буду министром иностранных дел Вашего Величества.

Затем он попросил разрешения удалиться, и оно тут же было ему дано. Когда он ушел, королева дала выход своему гневу. Да как он смеет! Она примет его отставку. Господину Пальмерстону следовало бы знать, что он не может вести себя подобным образом с королевой.

Успокаивать ее пришлось Альберту, который ненавидел Пальмерстона не меньше, чем она.

Вы не можете уволить своего министра иностранных дел, любовь моя. Это дело лорда Джона Рассела. Премьер-министр все-таки он.

В таком случае я выражу ему свои пожелания.

Любовь моя, Пальмерстон, увы, самый сильный человек в правительстве. Рассел не выстоял бы против него. Ни к чему хорошему это не приведет.

Разумеется, она знала, что Альберт прав. Убрать Пальмерстона действительно не так-то легко.

Они часто говорили об этом человеке.

Жаль, что нет больше сэра Роберта, - сокрушалась королева. - По крайней мере он был сильным человеком.

Однако Альберт сомневался, что и сэр Роберт смог бы противостоять лорду Пальмерстону.

Пришла трагическая весть от дяди Леопольда: умерла тетя Луиза.

Виктория, называвшая ее самой любимой из всех своих тетушек, была безутешна.

Бедный дядя Леопольд! - плакала она. - Второй раз в жизни остается один. - Королева не могла не думать о милых детках, оставшихся без матери.

Ах, если бы мы находились ближе друг к другу! - вздыхала она.

А пока ничего не оставалось, кроме как писать дяде Леопольду длинные сердечные письма, уверять его, что и она, и Альберт постоянно о нем думают, перечитывают его послания и вспоминают те счастливые времена, которые Виктория провела в обществе Луизы.

Fait accompli (фр.) - свершившийся факт.

London: Westminster Abbey Painting; London: Westminster Abbey Art Print for sale

1850 год. Викторианский Лондон - город Диккенса и Теккерея, Джона Стюарта Милля и Томаса Карлейля. Столица величайшей в истории человечества колониальной империи - с территорией и населением в одну четвертую - одну пятую часть земного шара. В мире есть и другие империи, управляемые французами, испанцами, португальцами. Но в середине XIX века все они - только сателлиты Британской империи. Великобритания - владычица морей, империя, в которой никогда не заходит солнце. Это новый Рим на берегах Темзы.

Королева Виктория с принцем Альбертом в ту пору занималась выращиванием новых отпрысков Саксен-Кобург-Готской породы, чтобы покорить императорские дома Европы. Спустя четверть века Виктория станет императрицей Индии - это будет наградой за ее труды. Но как бы ни была сильна королева, Британия по существу - не монархия. Это олигархия, построенная по типу Венеции. А самый могущественный представитель британской олигархии в этот период - между 1830 и 1865 - лорд Пальмерстон.

Генри Темпл, третий виконт Пальмерстон, не чета Расселам, Гладстонам и Дизраэли. Сперва консерватор, позже - либерал, но неизменно - ученик Иеремии Бентама, он в течение тридцати пяти лет то премьер-министр, то секретарь по иностранным делам. В Лондоне его называют Лорд Купидон, поскольку он вечно в поисках новой дамы (а порой и двух дам одновременно). На континенте его называют Лорд Поджигатель. Венские школьники поют о нем песню: если есть у черта сын, это точно Пальмерстон. Его обиталище, где по вечерам проводятся спиритические сеансы, - здесь, между Биг Беном и Форин-Оффис.

Новая римская империя

1850 год. Лорд Пальмерстон прилагает усилия к превращению Лондона в центр новой, всемирной Римской империи. Это попытка покорить мир тем же способом, которым англичане уже покорили Индию - таким способом, который превращает каждую страну в марионетку, вассала и жертву британской имперской политики. Лорд Пальмерстон действует открыто. Он так и заявил в парламенте: где бы в мире не оказался британец, он может сделать все что угодно, ибо за ним - поддержка королевского флота. Civis romanus sum , каждый британец - житель нового Рима! - провозглашает лорд Пальмерстон, объявляя о создании всемирной империи. Во время наполеонских войн, англичане покорили большую часть мира за пределами Европы, за исключением Соединенных Штатов. После 1815 года французы - будь то вернувшиеся к власти Бурбоны, орлеанисты или бонапартисты - как правило, послушный инструмент в руках Лондона.

Klemens Wenzel Lothar von Metternich

Но в центрально-восточной Европе остается сильная сухопутная держава - Австро-Венгерская империя князя Меттерниха. Остается также огромная Российская империя под началом вначале деспота Николая I, затем - реформатора Александра II. Остается королевство Пруссия. Всех их Пальмерстон предпочитает называть «деспотическими державами». Больше всех Пальмерстон ненавидел Меттерниха, основателя и идеолога системы Венского Конгресса. Меттерних возглавлял одно из самых жестких полицейских государств в истории. Говорили, что его государство держалось на стоящих по стойке «смирно» солдатах, сидящих бюрократах, стоящих на коленях священниках, и армии подкрадывающихся шпионов.

Чтобы править миром, Англия должна была взорвать Священный союз Австрии, России и Пруссии. Далее следовала задача - расчленить Оттоманскую империю. Начиная с греческой революции лорда Байрона (1820-е), британская политика разыгрывала карту национально-освободительного движения против каждой из этих империй-соперниц.

В 1846 году Британия провозгласила «политику свободной торговли», и фунт стерлингов начал грабить весь мир. А в январе 1848 лорд Пальмерстон устроил восстание в Сицилии, используя британскую агентурную сеть, созданную еще во время лорда Нельсона.

Так начался год больших революций, который перевернул все европейские правительства, пошатнул все королевские дома. Меттерних и французский король Луи-Филипп сбежали в Лондон, где до сих пор играли в карты. В Италии шла война, в Австро-Венгрии - гражданская война, в Париже строили баррикады, по Германии прокатились народные волнения.

Николай I

Единственным исключением была Россия. С помощью своего стратегического союзника Наполеона Третьего Пальмерстон готовится вторгнуться в Россию, что и случится через три года, и войдет в историю под названием Крымской войны. А затем лорд Пальмерстон вкупе с Джоном Стюартом Миллем и Британской Ост-Индской компанией начнут большой мятеж в Индии, который историки назовут Восстанием сипаев. Мусульманам скажут, что патроны смазаны свиным салом, индусам скажут: коровьим. Результат понятен. Чего добиваются британцы? Избавления от империи Великих Моголов и прямого управления Индией. Джон Стюарт Милль известен как автор трактата «О свободе…»

Англичане хотят поступить с Китаем так же, как с Индией. С 1842 Пальмерстон и Ост-Индская компания ведут «опиумные войны» против Китайской империи, заставляя Китай открыть свои порты для индийского опия. К этому времени у британцев уже есть Гонконг и другие «договорные порты». А в 1860-м они разграбят и сожгут летний дворец императора в Пекине.

Наполеон III

В скором будущем британцы поддержат Наполеона III в его намерениях посадить великого герцога Габсбургского на трон эфемерной Мексиканской империи. Это будет названо «проект Максимилиана». Он тесно связан с планами Пальмерстона покорить единственные две нации, все еще способные ему противостоять - Россию Александра Второго и Соединенные Штаты Америки Авраама Линкольна. Лорд Пальмерстон становится демиургом Гражданской войны в США, идеологом раскола, который сослужил для конфедератов куда большую службу, чем Джефферсон Дэвис или Роберт Э. Ли. Когда эта война будет в разгаре, Пальмерстон разожжет антироссийский пожар в Польше. Отнюдь не ради самой Польши - ради начала войны Европы против России.

Но когда русский флот отправится в Нью-Йорк и Сан-Франциско, когда Роберт Ли будет разбит под Геттисбургом, а флаг Конфедерации приспущен в Виксбурге, британцы будут остановлены в нескольких шагах от цели. И все же британское владычество будет в силах развязать две мировые войны двадцатого века, а затем и третий мировой пожар в 1991 году, когда вспыхнет война на Балканах. Давайте взглянем на полтора века вперед с 1850 года. Поражения, потери, загнивание самой Британии не уменьшают ее роль доминирующего фактора во всех геополитических делах.

Как им это удается? Как удается кучке развратных аристократов на этом ничтожном островке строить козни против всего мира? Не верьте в сказки о «мастерской мира»; здесь есть некоторые фабрики, но англичане живут за счет ограбления колоний. Флот внушителен, но его возможности переоцениваются: он очень чувствителен к серьезным угрозам. Армия третьеразрядна. Но англичане научились от венецианцев тому, что самая большая сила в мире - это сила идей, и если вы в состоянии контролировать культуру наций, вы можете контролировать их образ мышления, и тогда политики и армии будут покорно выполнять вашу волю.

Взять, к примеру, лорда Пальмерстона. У «Пама» Форин Оффис, министерство внутренних дел (Хоум Оффис) и Уайтхолл, однако, когда ему нужно раздуть пламя революций, он прибегает к услугам агентов. Вот эта троица, три подставных лица - Джузеппе Мадзини, Луи Наполеон Бонапарт и Дэвид Эркарт. Эти трое стоят намного больше, чем флаг Соединенного королевства, породы английских бульдогов, королева Виктория, сухопутная армия и королевский флот. Скорее уж они - сердце Британской империи.

Мы познакомимся с ними поближе. Они часто сотрудничали в геополитических проектах. Однако их взаимоотношения не всегда были безоблачными. Их ставкой в игре было по-детски безграничное насилие. И ничего странного в том, что они то и дело подстраивали друг другу приключения с клеветой, с кинжалами и бомбами, и не только друг другу, но и самому августейшему лорду.

Террористическая революция Мадзини

Джузеппе Мадзини

При лорде Пальмерстоне Англия поддерживает революции во всех странах, кроме своей. А главный революционер в секретной службе Ее Величества - первое подставное лицо Пальмерстона, Джузеппе Мадзини. Он изготовил могучий коктейль из революционных идей - дьявольское варево, замешанное на призыве к бунту ради бунта. Родом

Паоло Сарпи

из Генуи, Мадзини был восторженным последователем дьявольского венецианского монаха Паоло Сарпи. Отец Мадзини был врачом при отце королевы Виктории. Некоторое время Мадзини работал на карбонариев, которые были одним из ответвлений наполеоновского масонского лобби. Потом, в 1831, он основал тайное общество «Молодая Италия». Луи Наполеон Бонапарт перед тем, как стал президентом Франции, посылал свои статьи в его журнал. Лозунг Мадзини - Бог и Народ, Dio e Popolo , его смысл: народ - новый бог. Популизм становится эрзац-религией. Мадзини учит, что христианство развило человеческую личность, но его время, мол, прошло. Отныне субъектами истории являются не личности, а народы, понимаемые как разновидности рас. Нет неотъемлемых прав человека, утверждает он. Есть только Долг, долг мысли и действия на службе интересов национальных коллективов. «Свобода, - говорит Мадзини, - не есть отрицание авторитета; она лишь отрицает тех, кто не может выразить коллективную цель нации». Индивидуальной человеческой души нет - есть только коллективная душа. Католическая церковь, папство или любая другая институция, пытающаяся нести Бога человеку, должна быть, говорит он, упразднена. Каждая национальная группа, которую можно выделить, должна получить независимость и самоопределение во форме централизованной диктатуры. В грядущем веке многие идеи Мадзини дословно воспроизведут итальянские фашисты.

Мадзини говорит, что у каждой современной нации имеется своя «миссия»: у англичан - развитие индустрии и колоний; у поляков - руководство славянским миром; у русских - цивилизация Азии. Французы обладают действием, немцы - философией и так далее. По какой-то странной причине не находится миссии для Ирландии, и поэтому Мадзини не поддерживает борьбу за ее независимость. Мадзини признает всего лишь одну монархию, поскольку она, мол, имеет глубокие корни в народе. Как вы уже догадались, речь идет о Викторианской Англии.

Папа Пий IX

Предназначение Италии Мадзини видит в строительстве Третьего Рима; после Рима Императоров и Папского Рима должен возникнуть Народный Рим, а поэтому нужно, мол, избавиться от Папы. В ноябре 1848 вооруженные банды «Молодой Италии» вынуждают папу Пия IX бежать из Рима в Неаполь. В марте-июне 1849 Мадзини управлял Папской республикой как один из трех диктаторов (все они принадлежали к масонской ложе «Великий Восток»). Карательные отряды бесчинствовали в Риме, Анконе и других городах. Они грабили церкви, сжигали исповедальни. В день Пасхи в 1849 Мадзини устроил в Ватикане грандиозный шутовской спектакль - соорудил «новую Евхаристию» под названием «Паска Новум», где главные роли принадлежали ему самому, Богу и народу. Он намеревался основать собственную «итальянскую национальную церковь» по англиканскому образцу.

Джузеппе Гарибальди

Гвардию мятежников возглавлял Джузеппе Гарибальди, вступивший в «Молодую Италию» в начале 1830-х. Однако французская армия, присланная другим приспешником Пальмерстона, Луи Наполеоном, выбила из города Мадзини, Гарибальди и их сторонников. Лорд Пальмерстон, однако, утверждал, что режим Мадзини в Риме был «лучшим из того, что было у римлян на протяжении веков».

Теперь Мадзини оказывается в Лондоне, где ему покровительствует лорд Эшли, граф Шефтсбери - фанатик-протестант, зять лорда Пальмерстона. Прямая связь Мадзини с финансами британского правительства осуществляется через Джеймса Стэнсфельда, младшего лорда Адмиралтейства и одного из руководителей британской разведки. В 1849 году Стэнсфельд финансировал «Римскую республику» Мадзини.

Тесть Стэнсфельда Уильям Генри Эшхерст является еще одним спонсором Мадзини, как и Джон Бауринг из Форин Оффис - «поджигатель» второй опиумной войны. Джон Стюарт Милль из Индия-Хаус - еще один из приятелей Мадзини. С ним близок также предтеча фашистов писатель Томас Карлейль; у Мадзини роман с его женой.

Один из чиновников Меттерниха поясняет, что политика Пальмерстона была направлена на дестабилизацию положения в Италии, чтобы не допустить усиления Австрии, которое якобы причинило бы ущерб Англии. Роль Мадзини в Италии - это роль разрушителя, террориста, убийцы. Его специализация - подставлять под пули своих незадачливых последователей. Сам же он всегда выходит сухим из воды. Он беспрепятственно катается по континенту с фальшивыми паспортами; сегодня он американец, завтра - англичанин, послезавтра - раввин.

Радецкий Йозеф

В 30-40-х гг. Мадзини начинал свою деятельность в Пьемонте, на севере, и в королевстве Обеих Сицилий на юге. В 1848, как только австрийцы были оттеснены, он устремился в Милан. Один из его агентов, генерал Раморино, позволил австрийскому генералу Радецкому обойти пьемонтцев и выиграть битву при Новаре. Раморино был казнен за измену, но Пьемонт проиграл первую битву за освобождение Италии. Король отрекся от престола, и Мадзини попытался взорвать Пьемонт восстанием в Генуе. В 1853 Мадзини устроит неудачное восстание против австрийцев в Милане, в основном для того, чтобы предотвратить русско-австрийский союз в Крымской войне. Еще через несколько лет Мадзини предпримет еще одно восстание в Генуе, снова пытаясь взорвать Пьемонт. В 1860 он вдохновит Гарибальди на поход в Сицилию, а затем развяжет гражданскую войну между режимом Гарибальди на юге и пьемонтским правительством Кавура на севере. В 1860 его вышвырнут из Неаполя как провокатора. К этому времени его будут ненавидеть, его имя станет ругательством, но британская пропаганда и британская поддержка останется за ним.

Пелегрино Росси

У Мадзини был отряд наемных убийц. В 1848 был шанс, что очень способный папский министр-реформатор Пелегрино Росси объединит Италию и решит римскую проблему конструктивно - через итальянскую конфедерацию, возглавляемую Папой, при поддержке Джоберти, Кавура и других пьемонтцев. Пелегрино Росси был умертвлен агентами Мадзини. Убийца был связан с лордом Минто, специальным послом Пальмерстона в Италии.

Два подставных лица Пальмерстона, Мадзини и Наполеон III, не раз атаковали друг друга. Напряжение между ними особенно возросло после разгрома Римской республики Мадзини. В 1855 агент Мадзини Джованни Пьянори попытается убить Наполеона III, и французский суд вынесет приговор Мадзини. Может быть, наполеоновские силы затмили англичан, запутавшихся в Крыму? Или британцев нервировал стальной военный корабль французов, какого у них самих не было? Так или иначе, попытки уничтожить Наполеона III финансировались фондом Тибальди, который был создан сэром Джеймсом Стэнcфильдом из Адмиралтейства и управлялся Мадзини. В феврале 1858 состоится еще одно покушение на Наполеона III, которое осуществит один из ближайших и наиболее известных мадзиниевских офицеров - Феличе Орсини. Наполеон поймет, что настало время идти войной на Австро-Венгрию. Война начнется в 1859.

Мадзини также подсылал своих агентов для уничтожения короля Пьемонта Карло Альберто. «Молодая Италия» Мадзини - всегда партия кинжала, партия стилета. «Святится меч в руках Юдифи, что Олоферна жизнь отнял; святится, розами увенчан, нож Армодея, и кинжал, которым Брут пронзил Юлия, и меч сицилианца на всенощной; и Теллева стрела». Вот истинный Мадзини… Традиция политических убийств, начатая Мадзини, продолжится в ХХ веке, когда лондонские спецслужбы уничтожат таких политиков, как Вальтер Ратенау, Юрген Понто, Альдо Моро, Херрхаузен, Роведдер…

Фактически Мадзини предпринимает все возможное, чтобы не допустить объединения Италии. Когда это все же произойдет, образуется высоко централизованное государство во главе с масонами из «Великого Востока», и в течении 30 лет страна будет управляться агентами Мадзини, в том числе де Претис и Криспи. В знак протеста против насильственной ликвидации Папской Области католики будут отказываться участвовать в политике. Италия будет оставаться слабой, бедной и опустошенной. После Муссолини Итальянская республиканская партия отождествит себя с именем Мадзини, и Уго Ла-Мальфа с дружками будет продолжать старания Мадзини ослабить Италию, сменяя одно правительство за другим и разрушая экономику.

Этнические клетки в «зоопарке» Мадзини

Работа Мадзини на Британию распространяется далеко за пределы Италии. Подобно Форин-Оффис и Адмиралтейству, которым он служит, он сам распространяет свою деятельность на весь мир. Агентурная сеть Мадзини представляет захватывающую галерею организаций и персонажей. Здесь агенты и введенные в заблуждение простаки, профессиональные убийцы, попутчики и криминальные типы. Это сборище было бродячим публичным скандалом. Леопольд Саксен-Кобург-Готский, король Бельгии, жаловался своей племяннице королеве Виктории: «У вас в Лондоне что-то вроде зверинца - всякие Кошуты, Мадзини, Легранжи, Ледрю-Ролены, и так далее… которых периодически спускают на континент, чтобы там невозможно было достичь ни покоя, ни процветания…»

Действительно, 21 февраля 1854 года вся эта публика соберется в доме американского консула Джорджа Сэндерса: Мадзини, Феличе Орсини, Гарибальди, Л.Кошут, Арнольд Руге, Ледрю-Ролен, Стэнли Уорсел, Александр Герцен и будущий президент США, изменник Джеймс Бьюкенен. Там будет присутствовать также член семьи финансистов Пибоди из Бостона.

Гарибальди

Лайош Кошут

Арнольд Руге

Ледрю-Ролен

Александр Герцен

Феличе Орсини

Джеймс Бьюкенен

Таким образом, Мадзини был служителем универсального человеческого зоопарка. Зоопарк Мадзини поделен на павильоны - по одному экземпляру на этническую группу. В обычном зоопарке имеется слоновник, обезьянник, пруд для крокодилов и т.д. У Мадзини - Итальянский вольер, венгерский, русский, польский, американский. Заглянем в эти вольеры.

Итак, «Молодая Италия» основывается в 1831, привлекая юного моряка Джузеппе Гарибальди и Луи Наполеона. Вскоре образуется «Молодая Польша»; в числе ее активистов - Лелевеля и Ворцеля. Далее следует «Молодая Германия»; представленная Арнольдом Руге, который публикует статьи некоего «красного республиканца» Карла Маркса. Это над этой «Молодой Германией» подшучивает Генрих Гейне. В 1834 Мадзини основал «Молодую Европу», в которую вошли итальянцы, швейцары, немцы и поляки. «Молодая Европа» преподносилась Мадзини как Священный союз Народов, в пику меттерниховскому «священному союзу деспотов». К 1835 году существовала «Молодая Швейцария». В том же году Мадзини «спустил на воду» «Молодую Францию». Здесь «светоч» - Ледрю-Ролен, который позже станет министром внутренних дел в недолговечной Второй Республике (1848). Была также «Молодая Корсика», представленная мафией.

К концу века мы получим «Молодую Аргентину» (основанную Гарибальди), «Молодую Боснию», «Молодую Индию», «Молодую Россию», «Молодую Армению», «Молодой Египет», «Молодых Чехов», а также аналогичные группировки в Румынии, Венгрии, Болгарии и Греции. Мадзини особенно заинтересован в сооружении южно-славянской федерации с центром в Белграде, и для этой цели содержит сербскую организацию. Пройдет время, и в 1919 году в Версале, с участием ученика Мадзини Вудро Вильсона, пройдет мирная конференция. Но американская масонская группа уже изо всех сил готовится проталкивать жирного Франклина Пирса на президентских выборах 1852 года. Эта группа, лоббирующая сторонника рабовладения Пирса, представляет радикальное крыло Демократической партии США. Она также именует себя «Молодой Америкой». Потом возникнет и «Молодая Турция» (младотурки). Есть и еврейская группа, называющая себя иногда «Молодой Израиль», иногда «Б’най Б’рит».

Почему мы называем сообщество, созданное Пальмерстоном и Мадзини, зоопарком? Потому что для Мадзини, животное, биологическое, первобытное начало в человеке превыше всего. У него нет понятия о национальной общности, объединяемой развитым языком и классической культурой, к которой то или иное лицо может приобщиться в результате политического выбора. Мадзини приравнивает нацию к расе. Раса неизменна, как приговор. Это вопрос крови и почвы. Кошки дерутся с собаками, французы с немцами, и так без конца. Для него эта ненависть - самоценный объект.

Каждая из организаций, созданных Мадзини, требует немедленного национального самоопределения для своей этнической группы, развивая агрессивный шовинизм и экспансионизм. Любимый конек Мадзини - Императив Территории. Все помешаны на вопросе о границах своей территории, и каждый по-своему саботирует проблемы экономического развития. И каждый стремится подчинить себе и подавить остальные этнические группы, преследуя собственное мистическое предназначение. Это расистская заповедь Мадзини - заповедь вселенской этнической чистки.

Теперь перейдем из итальянской клетки в венгерскую. Здесь главный экземпляр - Лайош Кошут, лидер венгерского восстания 1848-49 гг. и поборник «свободной торговли». Он требовал для венгров равного статуса с австрийцами в Австрийской империи. Но в составе империи Габсбургов было много других национальных меньшинств - поляки, украинцы, немцы, сербы, румыны, хорваты и другие. Разве они меньше нуждались в политической и культурной автономии? Кошут, однако, запретил на отвоеванной им территории употреблять славянские и романские языки. Естественно, что он вступил в кровавый спор с иллирийским движением за Великую Хорватию и с вооруженными силами хорватского лидера Еллачича. Кошут конфликтовал и с сербами. Дело в том, что Мадзини обещал одни и те же территории венграм, иллирийским хорватам и сербам. Так возник «трансильванский вопрос», когда претензии на одну и ту же территорию были предъявлены одновременно венграми и «Молодой Румынией» Димитрие Голеску - другого агента Мадзини. «Молодая Румыния» строила планы возрождения королевства Дакии в границах времен римского императора Траяна. Таким образом, «Молодая Венгрия» и «Молодая Румыния» были обречены на войну за Трансильванию, которая и состоялась в 1849. Непрерывная борьба венгров с хорватами, венгров с сербами, венгров с румынами помогла Габсбургам спасти свое полицейское государство с помощью русской армии.

Поборники этнических мифов идут войной не только на Габсбургов и Романовых, но и друг на друга. То же самое можно наблюдать и в польской и русской «клетках».

Adam Bernard Mickiewicz

«Молодая Польша» Лелевеля и Ворцеля требует восстановления польского государства и отмену разделов Польши в 1772-1795 гг., однако на этом не останавливается: провозглашает возвращение Польши в границы времен династии Ягеллонов, простирающиеся от берегов Балтики до Черного моря. Украинская нация, в частности, таким образом лишается права на существование. В орбиту деятельности «Молодой Польши» вовлекается и поэт Адам Мицкевич, которого Мадзини «обрабатывает» в 1849 году во время «Римской республики». Мицкевич утверждает, что Польша страдала больше всех наций и поэтому она как бы «Христос среди наций». Мечта Мицкевича - объединить всех западных и южных славян против «северного тирана», «северного варвара». Имеется в виду Россия. Программа «Молодой Польши» сталкивается с «Молодой Германией» в вопросе о территории Силезии.

Михаил Бакунин

Тем временем анархист Михаил Бакунин и идеолог-аристократ Александр Герцен создают прообраз «Молодой России». Герцен вступает в контакты с бароном Джеймсом Ротшильдом в Париже. После окончания Крымской войны он начнет издавать «Полярную звезду» и «Колокол», специализирующиеся на разглашении государственных тайн Российской империи. Его явная мишень - император Александр II, союзник Линкольна. Герцен печатает панславистские проповеди Бакунина, которые предполагают доминирование России над другими славянскими народами. «Из океана крови и огня подымится Москва и станет путеводной звездой революции, освобождающей человечество», - пишет Бакунин. Если Мадзини делает ставку на стилет, то Бакунин - на «крестьянский топор», который сокрушит «немецкий» режим в Петербурге.

Александр Иванович Герцен.

Герцен активно дискредитирует Александра II, проводящего реальную реформу в России, так не устраивающую британских империалистов. Промышленному и технологическому прогрессу он противопоставляет идиллию исконной славянской деревни, мира с общинным землевладением и артельным ремесленничеством. Мир, конечно, никогда бы не построил Транссибирскую железную дорогу. Но Герцен представляет при этом Россию как «центр кристаллизации» всего славянского мира. Почему-то считаясь «западником», Герцен абсолютно враждебен западной цивилизации. Он мечтает о «новом Аттиле», неважно, русском или американском, который уничтожил бы старую Европу. В момент, когда британская агентура чуть было не добивается полной победы, Герцен поддерживает спровоцированное Пальмерстоном польское восстание 1863 года, и теряет большинство своих читателей. Когда закончится Гражданская война в Соединенных Штатах, британцы перестанут нуждаться в Герцене и сделают ставку на нигилистов из «Народной воли», которые убьют Александра II, а затем на русских легальных марксистов. Но уже в конфликтах между шовинистами разных наций, воспитанными Мадзини, видны истоки побоища Первой мировой войны.

Франклин Пирс

Заглянем в североамериканскую «клетку» зоопарка. «Молодая Америка» была провозглашена в 1845 Эдвином де Леоном, выходцем из семьи евреев-рабовладельцев в Чарльстоне (Южная Каролина). Эдвин де Леон станет в дальнейшем одним из руководителей шпионской сети южан (Конфедерации) в Европе. «Молодую Америку» возглавляет Джордж Н. Сэндерс, будущий редактор «Демократического обозрения». Мечта «Молодой Америки» - экспансия рабовладельческой империи в Мексику и Карибский бассейн. На выборах 1852 года «Молодая Америка» поддержит «темную лошадку» Франклина Пирса против патриота Уинфилда Скотта, лидера партии вигов, которая исчезнет. Агенты «Молодой Америки» займут важные посты в Лондоне, Мадриде, Турине и других европейских столицах. Здесь они будут поддерживать Мадзини и его приспешников.

В США у Мадзини есть связи как с южанами-рабовладельцами, так и со средой радикальных аболиционистов типа Уильяма Ллойда Гаррисона. Во время Гражданской войны Мадзини будет одновременно агитировать за освобождение негров и за разрушение Штатов, проводя лондонскую сецессионистскую линию. Это вскроется во время вояжа Лайоша Кошута в Соединенные Штаты в 1851-1852 гг. Кошут приедет в сопровождении «денежного мешка» Мадзини - тосканского масона Адриано Лемми. Накануне Крымской войны, когда Пальмерстон будет прилагать все усилия к изоляции России, Кошут объявит, что Россия - «Древо Зла и Деспотизма» в Европе. Он возложит на Россию даже вину за войны в Италии. Несмотря на старания Кошута, Соединенные Штаты останутся единственным сторонником России в Крымском конфликте (Кошут же настаивает на присоединении Штатов к Англии и Франции в войне против России).

Кошут, однако, воздерживается от призывов к ликвидации рабовладения в Штатах. Поддерживая контакты с южанами, он настаивает на захвате Кубы, что вполне соответствует сецессионистскому сценарию.

Эркарт

ЭРКАРТ Дейвид

Мы уже назвали остальных подручных Пальмерстона - Дэвида Эркарта и Наполеона III. Эркарт, странноватый и эксцентричный шотландец, был из аристократов. Его взял на работу сам Иеремия Бентам, в своих письмах похваливавший «нашего Дэвида». Вначале Эркарт принимал участие в греческой революции лорда Байрона, однако впоследствии решил, что турки ему нравятся больше. Оставаясь работником британского посольства в Константинополе, он принял местные обычаи и стал жить по образцу оттоманского паши. Эркарт внес свой вклад в цивилизацию, пропагандируя турецкие бани. Некоторое время он владел гаремом. Поздний оттоманский феодализм был для него желанным образом общественного устройства. В Турции Эркарт проповедовал антироссийские настроения, в духе интересов Пальмерстона. По его словам, из России исходит все зло мира. Например, объединение Италии - это заговор русских. Более того, даже Мадзини он считал русским агентом и одно время подозревал, что и сам Пальмерстон завербован русскими через одну из любовниц - русскую графиню Ливен. Эркарт, несмотря на аристократическое происхождение, не оставлял без внимания рабочий класс. Во времена чартистских волнений, он подкупил рабочих лидеров и внушал им, что все тяготы жизни английских рабочих - дело рук… русских. Рабочих он учил «диалектике». Став членом парламента, Эркарт контролировал еженедельник «Фри пресс».

Поскольку лорд Пальмерстон прекрасно понимает, что его подрывные методы всегда будут вызывать негодование со стороны некоторых тори и блюстителей общественного приличия, он по существу создал карманную оппозицию, возглавляемую Эркартом. Вообще нелепое поведение Эркарта дискредитирует возглавляемую им оппозицию, что, собственно, и требовалось Пальмерстону. Что касается рабочих, то они, забывая о своих реальных проблемах, переключались на ненависть к русским (по существу, Эркарт был прообразом американского сенатора Маккарти).

Эркарт воспевал идеал «доброй старой Англии», средневековую буколическую идиллию, прославляя времена, когда не было торговли и фабрик, но люди были сыты и одеты.

Карл Маркс

Не слишком ли знакомы такие соображения о докапиталистических экономических формациях? В газете Эркарта постоянным автором стал Карл Маркс. Маркс уважает Эркарта: по словам самого Маркса, пожалуй, никто не оказал на него такого влияния, как Эркарт, который тем самым является основоположником современного коммунизма. Беседы с Эркартом стали толчком к написанию «Капитала». Маркс даже сочинит «Жизнь лорда Пальмерстона», основанную на бредовой идее Эркарта о том, что лорд - агент влияния русских. Это характеризует способности самого Маркса к политическому анализу. Эркарт внушает Марксу, что капитализм не дает реальной абсолютной прибыли, а технический прогресс приводит к снижению роста прибыли.

Эркарт также работал с Лотаром Бюхером, доверенным лицом вначале германского рабочего лидера Ф.Лассаля, потом - самого Отто фон Бисмарка. Его следы обнаруживаются и во Франции, где он основал объединение правых католиков. Он встречался с папой Пием IX и присутствовал на Первом ватиканском Соборе в 1870 г. как представитель Оксфордского движения кардинала Ньюмена.

Наполеон Малый

Наполеон III

Третий проводник интересов лорда Пальмерстона, Наполеон Третий, или Наполеон Малый, начинал свою карьеру как карбонарий и террорист в группе Мадзини. В 1836 г. он попытался устроить собственный путч во Франции, но был разгромлен и выслан в Соединенные Штаты. Потом он приобрел частный кабинет в новом здании читального зала Британского музея, и часто захаживал к лорду Пальмерстону. Он начал писать свою книгу «Наполеоновские идеи», основной смысл которой - в том, что Наполеон I Бонапарт был хорош как империалист, но ошибался, рассчитывая расширить границы Франции за счет Великобритании. Для французской империи и так места хватит, если она будет младшим партнером британцев. Предпочтительной формой управления государством, по Наполеону III, является «демократический цезаризм» с частыми плебисцитами.

В 1848 г. Наполеон III поработал на британцев в роли «командира спецназа» при подавлении чартистского мятежа, после чего прибыл в Париж, где организовал заговор, в результате которого пришел к власти. Лорд Пальмерстон тут же поддержал этот заговор, что вызвало истерику в придворной клике королевы Виктории. Пальмерстона уволили, но вскоре он вернулся, еще более укрепив свои позиции.

После столетий военного противостояния Франция наконец-то стала более или менее зависимым марионеточным режимом. Были созданы «силы запада», англо-французский союз. Наполеон III предоставил Пальмерстону бесценное подкрепление для его имперской стратегии - мощную сухопутную армию. Вскоре гласное англо-французское объединение работало в полную силу. Королева Виктория прибыла в Париж - это был первый визит главы Англии во французскую столицу со времен коронации Генриха (Анри) Шестого в 1431 г. Альянс Англии и Франции в Крымской войне против России был первым случаем за четыре столетия, когда Англия с Францией выступали на одной стороне.

Оборона Севастополя

Французская клетка зоопарка декорирована новой версией английского эмпиризма - это позитивизм, мизантропическая философия Огюста Конта и Эрнеста Ренана. От них пойдут французские структуралисты, этнологи и даже деконструкционисты конца двадцатого века.

Эрнест Ренан

Наполеон III был на мировой арене не более самостоятелен, чем надувная секс-кукла. После Крыма Пальмерстону понадобится сухопутная война против Австрии в Северной Италии. Наполеон повинуется - и в 1859 г. состоится большое сражение при Сольферино. Когда дойдет дело до авантюры Максимилиана в Мексике, Наполеон охотно отправит туда флот и армию. Во время Гражданской войны в США французы поддержат южан еще активнее, чем сам Пальмерстон.

Наполеон III назовет себя социалистом, а последний период своего правления - «либеральной империей». И то и другое - продукт британской школы. В 1860 он подпишет договор о свободной торговле с Англией. Франция станет младшим партнером Британии в колонизации Африки (Сенегал) и Азии (Индокитай). Французы построят Суэцкий канал, который, естественно, достанется англичанам.

Отто Бисмарк

В 1870 г. Наполеон, разбитый Бисмарком, отправится в ссылку - опять, естественно, в Англию. Он захочет вернуться после Парижской коммуны, но ему потребуется удаление камня из мочевого пузыря: ведь он должен явиться на коне. Судьба сыграет с ним злую шутку: операция закончится его смертью.

Английская «Венецианская партия»

Бенджамин Дизраэли

Бенджамин Дизраэли, прежде чем стать премьер-министром Великобритании, написал роман «Конингсби», в котором виги-аристократы 1688 года признаются в своем намерении сделать Англию «аристократической республикой» по модели Венеции, с «венецианской конституцией» и королями в роли дожей. История этого намерения уходит в прошлое.

Николай Кузанский

После Флорентийского собора (1437-1439 гг.) враги экуменического проекта Николая Кузанского, а также итальянского Ренессанса, разработали концептуальный заговор против проповедуемого Николаем учения Платона. В Риальто и Падуе родился новый аристотелизм, преломленное в средневековой схоластике. Его идеологами были Пьетро Помпонацци и его ученик Гаспаро Контарини.

Гаспаро Контарини

Война Камбрейской лиги в 1509-1517 гг. поставила венецианскую олигархию под угрозу потери власти. Венецианцы понимали, что Франция и Испания могут раздавить их, как мух. В качестве средства самозащиты ими была изобретена протестантская Реформация, осуществленная Лютером, Кальвином и Генрихом VIII. В то же время Контарини и его иезуиты поставили учение Аристотеля во главу угла католической контрреформации и Тридентского Собора, а книги Данте и Пикколомини были запрещены. Итогом были полтора столетия религиозных войн и «малое средневековье» с кульминацией в точке Великого Кризиса XVII века.

Венеция действовала как раковая опухоль, планирующая собственные метастазы. Жители мокрой лагуны, венецианцы присмотрели себе болото и островок, выходящие в Северную Атлантику - Голландию и Британские острова. Здесь партия Джовани могла создать базу для своих семейных богатств, своих «fondi» (итальянское слово, переведенное выше как «семейное богатство»), своей философии. Франция тоже была под их «прицелом», но

Франческо Зорзи

основная ставка делалась на Великобританию. Родственник и сосед Гаспаро Контарини, Франческо Зорзи был отправлен к Генриху VIII в качестве консультанта по половым вопросам. Неукротимое либидо Генриха должно было стать ключом, открывающим новые надежды венецианцев. Кабалист и член ордена розенкрейцеров, Зорзи в 1525 г. опубликовал трактат «Dе Harmonia Mundi» (О вселенской гармонии), где использовал кабалистический сефирот для обоснования мистического, иррационалистского миросозерцания и для подрыва влияния идей Николая Кузанского. В 1529 г. он прибыл в Лондон, где и остался до конца своих дней, создав влиятельную партию своих последователей - ядро нынешней «венецианской партии» Британии.

В 1536 г., будучи при английском дворе, он написал вторую основную работу - «In Scripturam Sacram Problemata» (К проблемам Тайного Письма). Это учебник магии, в котором Зорзи наставляет начинающего колдуна, обещая, что ангелы Христоса не дадут ему упасть в руки демонов.

Эдмунд Спенсер

Зорзи оказал огромное влияние на некоторых поэтов времен Елизаветы. Его последователями были сэр Филип Сидни и широко известный Эдмунд Спенсер, автор длинной поэмы-речитатива «Королева-Фей». Спенсер является выразителем идеи имперского предназначения англичан как богоизбранного народа, с пространными намеками на Британский Израиль. Рано и странно погибший Кристофер Марло и его друг Уильям Шекспир сопротивлялись его влиянию, что отразилось, в частности, в «Докторе Фаусте» и «Отелло», но венецианская школа пустила корни в философию через розенкрейцера Роберта Фладда и, конечно, через Фрэнсиса Бэкона и Томаса Гоббса, которые импортировали нео-аристотелизм великого венецианского кукловода Фра Паоло Сарпи - архитектора Тридцатилетней войны.

Джон Мильтон

Поклонник Паоло Сарпи и апологет ростовщичества, Джон Мильтон был типичным провенецианским пуританом периода кромвелевского Республики. Мильтон учил, что Сын Божий ниже Отца и вообще представляет собой нечто вроде бледной тени, которая в принципе несущественна. В «Возвращенном рае» Мильтона видны упования на «нового мессию», - возможно, подразумевался лже-мессия Саббатай Цви из Смирны, отец которого был посредником у английских купцов.

Кромвель

После разгрома Якова I и Карла I в Тридцатилетней войне к власти в Англии пришел Кромвель с целым зверинцем сектантов. Это было время геноцида ирландцев и основания заморской колонии на Ямайке. После разврата эпохи Реставрации, «Славная» революция 1688 года создала самую совершенную имитацию венецианской олигархической системы. Тори и виги поставили своей целью создание новой всемирной Римской империи с центром в Лондоне. После неудачной попытки Лейбница спасти Англию она осталась на имперской тропе со своей новой Гвельфской Ганноверской династией.

В марте 1713 г. был подписан Утрехтский мир

Война за Испанское наследство в 1702-1713 г. была первым геополитическим конфликтом мирового масштаба и последним издыханием соперников Британии - Испании и Голландии. Утрехтский мир обеспечил гегемонию Британии на море. Людовик XIV и Кольбер были разгромлены «разделяющими и властвующими» венецианцами, а британская казна пошла на подкуп Бранденбурга и Савойи против Франции. Достигнув желанной монополии на работорговлю с испанской Америкой, Великобритания стала крупнейшим в мире торговцем живым товаром. Богатство Бристоля и Ливерпуля построено на работорговле.

Уильям Питт

После нескольких десятилетий Уоллпольского и Хелфайрского клубов, разразилась великая война середины ХVIII века - война за Австрийское наследство, за которой последовала Семилетняя война. Это был крах Франции как морской державы. Уильям Питт, граф Чэттемский, купил победу Фридриха Великого, короля Пруссии, на германских равнинах. Британцы захватили Форт-Луисбург и заняли г. Квебек, вытеснив французов из Канады. Британцы покорили Индию. Британские олигархи того времени, как и их последователи в 1989, были убеждены в том, что могут безнаказанно нарушать законы самой природы, поскольку никто не мог им противостоять. Однако, обложив американские колонии запретами на расширение колонизированной территории и создание промышленности, своими Квебекскими актами, Таунсендскими актами и пр., они построили сцену Американской революции.

Sir William Petty

В те годы Уильям Петти, граф Шелбурнский и маркиз Лэндсдаунский, собрал команду идеологов и практиков. Его подручными были Иеремия Бентам, Адам Смит и Эдуард Гиббон. То были основоположники британского философского радикализма, самой примитивной из существовавших форм аристотелианства, и его сиамского близнеца - «свободной торговли». Шелбурн был разгромлен впоследствии Александром Гамильтоном, Бенджамином Франклином и Джорджем Вашингтоном, но успешно дестабилизировал и едва не уничтожил Францию. Террористический режим Французской революции был результатом действий агентов и марионеток Шелбурна - якобинцев, «бешеных» и санкюлотов.

Уильям Питт младший

Теперь британская политика была в руках шелбурновского ученика и протеже, Уильяма Питта-младшего. После трехлетней кровавой оргии, устроенной агентами Бентама во Франции, Питт объединил против нее континентальные державы в трех последовательных коалициях. Наполеон, опираясь на армию Карно, разбил их друг за другом. Сам он был побежден Шарнхорстом, Гнайзенау и прусскими реформаторами, но плодами его поражения воспользовалась Англия.

лорд Пальмерстон

На Венском конгрессе 1815 года британцы были очевидно доминирующей силой, но им еще требовалось покончить счеты с Меттернихом, Россией и Пруссией. Но в период правления Каслри и Каннинга олигархическая глупость, жадность и некомпетентность Меттерниха и Ко. привела к бунтам и восстаниям 1820, 1825 и 1830 годов. К 1830 году лорд Пальмерстон уже пришел в Форин-Оффис и начал свой путь к мировому господству. Меттерних все еще сидел на крышке кипящего котла Европы, но лорд Пальмерстон и трое его подручных уже разводили под ним огонь.

Было время, когда центр олигархии, ростовщичества и геополитики находился в Венеции - группе островов на самом севере Адриатики. В XVI в. после войны Камбрейской лиги патрицианская партия Джовани-«молодых домов» начала встречаться в салоне, известном как «Ридотто Морозини». Именно здесь намечался будущей курс Англии и Британии.

Генри Джон Темпль Пальмерстон

Пальмерстон (Palmerston), Генри Джон Темпл (20.Х.1784 - 18.Х.1865), граф, - английский политический деятель. Родился в аристократической семье. Образование получил в университетах Эдинбурга (1803) и Кембриджа (1806). Политическую карьеру начал в 1806 году, вначале примыкая к тори, а с 1830 года - к вигам. Член палаты общин 1807-1865 годов. В 1807-1809 годы - чиновник Адмиралтейства, в 1809-1829 годы - министр по военным делам. В 1830-1841 и 1846-1851 годы - министр иностранных дел. В 1852-1855 годы - министр внутренних дел. В феврале 1855 – 1865 годы (с коротким перерывом) - премьер-министр. В области внутренней политики Пальмерстон провозгласил отказ от всяких реформ. Внешняя политика Пальмерстона унаследовала принцип английской дипломатии 18 века - поддерживать расчленение Европы на группы враждующих между собой и, следовательно, ослабляющих друг друга держав (принцип «равновесия сил»). Вместе с тем Пальмерстон опирался на возросшую экономическую мощь Англии, которая, по его мнению, достигла к середине 19 века идеального состояния, и, прикрываясь фразами о том, что миссия Англии - распространять конституционные свободы в абсолютистской Европе, содействовал внешнеполитической экспансии английской буржуазии. В международных спорах самым сильным аргументом Пальмерстона была угроза ввести в действие английский флот. При этом Пальмерстон трезво учитывал силы противника и нередко, если ему противостоял сильный враг, ограничивался эффектными угрозами, не предпринимая активных действий. Политика Пальмерстона в отношении России определялась опасением роста ее могущества, усиления ее влияния в Османской империи и распространения владений России в сторону Индии. Вскоре после начала Крымской войны 1853-1856 годов Пальмерстон выступил за вытеснение России из Дунайских княжеств, предлагал захват Севастополя, отторжение ряда частей Российской империи. После падения Севастополя Пальмерстон требовал продолжения войны. В последующие годы Пальмерстона беспокоили намерения Наполеона III установить свою гегемонию в Европе. В связи с этим, на завершающем этапе объединения Италии он заявил о поддержке политики Кавура в деле объединения страны под эгидой сардинской династии, высказывался за уход австрийцев из Северной Италии. В период правления Пальмерстона англо-французские противоречия обострились также на Ближнем Востоке (например, по вопросу о Суэцком канале с 1854 года, когда английское правительство выступило против осуществления французского плана постройки канала) и в других частях земного шара. Во время гражданской войны в США 1861-1865 годов правительство Пальмерстона проводило вначале (особенно в 1861-1862 годы) политику поддержки южан, однако, в конечном счете, под давлением английского рабочего класса вынуждено было отказаться от вмешательства в пользу южан. Правительство Пальмерстона содействовало расширению английской колониальной империи (завершение в 1849 году завоевания Пенджаба, отторжение от Бирмы в результате войны 1852 года области Пегу, захват в 1854 году Белуджистана и т. д.). Правительство Пальмерстон подавило Индийское народное восстание 1857-1859 годов, участвовало в подавлении Тайпинского восстания и др.

Советская историческая энциклопедия. В 16 томах. - М.: Советская энциклопедия. 1973-1982. Том 10. НАХИМСОН - ПЕРГАМ. 1967.

Пальмерстон, Генри Джон Темпль (1784-1865), виконт-английский государственный деятель и дипломат. Пальмерстон вступил в палату общин в 1807 году в качестве члена партии тори от "гнилого местечка" Ньютаун (на о. Уайт). Благодаря своим связям он был в 1808 году назначен младшим лордом адмиралтейства, а в 1809 году занял пост помощника военного министра. На этом посту он пробыл 20 лет, ни разу не выступая по вопросам внешней политики. В 1830 году Пальмерстон перешёл в партию вигов, объявив себя сторонником избирательной реформы. Премьер лорд Грей предоставил ему пост министра иностранных дел. В 1830-1841 и 1846-1851 годы Пальмерстон стоял во главе иностранного ведомства, но и после этого в качестве министра внутренних дел, а затем и премьера он продолжал руководить английской внешней политикой - вплоть до своей смерти.

Пальмерстон считал полезным для интересов Англии сохранять целостность Оттоманской империи, представлявшей выгодный рынок для сбыта английских товаров, источник сырья и военно-политический барьер как против России, так и против Франции в её попытках укрепиться в Египте. В то же время Пальмерстон рассматривал территорию Оттоманской империи как удобный плацдарм для дальнейшей экспансии Англии на Востоке. Выдвинутый Англией принцип "целостности" Оттоманской империи не помешал англичанам захватить в 1839 году Аден и стремиться к установлению своего господства также и над другими оттоманскими владениями. Главным противником Англии Пальмерстон всегда считал Россию. Следуя примеру Питта Младшего, учеником которого он себя называл, Пальмерстон прикрывал своё служение интересам английской экспансии высокопарными речами о "защите цивилизации". Как раз в начале 30-х годов англо-русские противоречия стали обостряться в связи с успехами, которые к этому времени одержала русская дипломатия на Ближнем Востоке (см. «Адрианопольский мирный договор 1829 года и Ункяр-Искелесийский договор 1833 года »). Стремясь лишить Россию её преимущественного положения в Турции, Пальмерстон поставил своей главной дипломатической задачей "растворение" Ункяр-Искелесийского договора в "соглашении более общего характера", т. е. предоставление султану коллективной помощи вместо помощи со стороны одной России. Этим он одновременно связывал руки Франции, которая поддерживала Мухаммеда Али (...) против султана. Пальмерстон в значительной степени добился своих целей заключением двух Лондонских конвенций - 1840 и 1841 годов. Методы, к которым прибегал Пальмерстон в переговорах, в особенности его грубые манеры, надменный, повелительный тон, имевшие целью запугать противника, создавали постоянную напряжённость отношений между Англией и другими державами. О Пальмерстоне говорили, как о поджигателе войны, как об "опасном министре".

После падения министерства Мельбурна (1841) Пальмерстон был 5 лет в оппозиции. Когда в июле 1846 было создано новое правительство вигов, Пальмерстон снова стал министром иностранных дел, причём было официально заявлено, что премьер будет строго контролировать его действия. На деле этот контроль, однако, не осуществлялся, ибо именно Пальмерстон являлся верным выразителем хищнических стремлений английской буржуазии. Это с особенной яркостью проявилось в его нашумевшем выступлении в палате общин о действиях английского флота против Греции с целью поддержки денежных претензий финансиста-авантюриста дона Пасифико (1850). В этой пятичасовой речи Пальмерстон с полной откровенностью изложил основные принципы английской внешней политики. Английский подданный, утверждал он, - это своего рода гражданин древней Римской империи. Сильная рука английского правительства должна оказывать ему покровительство и защиту в любом уголке земного шара. Английская буржуазия стала с тех пор почитать Пальмерстона как национальную фигуру, называя его "великий Пам". Эту же политику защиты английских колониальных грабителей Пальмерстон применял и в затеянной им "опиумной войне" с Китаем (1839-1842).

Прикрываясь ханжескими фразами о своей приверженности демократическим принципам, Пальмерстон играл глубоко реакционную роль по отношению к демократическим движениям на континенте. В течение ряда лет английская полиция по распоряжению Пальмерстона перлюстрировала переписку эмигрантов, выдавала их планы правительствам и высылала их под всякими предлогами. Слишком откровенная реакционность Пальмерстона порою компрометировала его партию. После того как он (в декабре 1851 года) за спиной своего правительства выразил французскому послу удовлетворение государственным переворотом Луи Наполеона и в то же время в резких выражениях порицал английского посла в Париже за то, что тот не поспешил поздравить нового диктатора Франции с удачным исходом его авантюры, Пальмерстон был уволен из кабинета. Этим инцидентом была закончена его карьера в качестве министра иностранных дел.

В кабинете лорда Эбердина (1852-1855) Пальмерстон занимал пост министра внутренних дел. В годы, предшествовавшие войне с Россией, Пальмерстон оказывал провокационное давление на правительство. Министром иностранных дел был лорд Кларендон, полностью находившийся под влиянием Пальмерстона. Послом в Турцию с широкими полномочиями был назначен личный друг Пальмерстона Стратфорд-Каннинг (...), применивший для обострения русско-турецкого конфликта метод прямой фальсификации (сообщая в Лондон о содержании русской ноты Турции, Стратфорд заменил в английском переводе слова этой ноты о праве России "делать представления" словами "давать приказания"). Объявление Турцией войны России в октябре 1853 года было результатом прямого подстрекательства со стороны агентуры Пальмерстона. Из тактических соображений, чтобы ещё больше закрепить своё влияние в кабинете, Пальмерстон в декабре 1853 года внезапно подал в отставку. За этим последовала инсценированная им бурная газетная кампания в пользу "честного патриота", которого "выжили из правительства". Пальмерстон вскоре с триумфом вернулся в кабинет, чем было предрешено вступление Англии, а вместе с ней и Франции в войну. Являясь душой антирусской коалиции, в которую он хотел вовлечь всю Европу, Пальмерстон составлял широкие планы расчленения России. 11-месячная героическая оборона Севастополя сорвала эти планы и вызвала разлад между союзниками. Французы, которые несли колоссальные потери, не прочь были найти выход из войны. Но Пальмерстон, ставший в феврале 1855 года премьером, прилагал все усилия, чтобы затянуть войну и осуществить свой план ослабления России. На Парижском конгрессе 1856 года (...) Пальмерстон стремился навязать России тяжелейшие и унизительные условия. Искусство русской дипломатии, сумевшей разбить единый фронт своих противников, в значительной мере обезвредило планы Пальмерстона.

В 1863 году, во время польского восстания , Пальмерстон бурно демонстрировал свои симпатии к Польше. На деле Пальмерстон был равнодушен к судьбе поляков; он лишь стремился побудить Францию к дипломатическому выступлению в их пользу, чтобы тем самым сорвать начавшееся русско-французское сближение.

В угрожающих нотах от 17. IV и 13. VII Англия, Австрия и Франция требовали предоставления полякам политической самостоятельности. Эти дипломатические атаки были отбиты Горчаковым (...), но цель Пальмерстона - ухудшение русско-французских отношений - была достигнута. Вслед за тем, в сентябре 1863 года, министр иностранных дел Россель заявил, что "ничто не заставляет Англию начать из-за Польши войну с Россией".

Последним проявлением пальмерстоновской политики подстрекательства других стран к войне за английские интересы была позиция, занятая Англией во время шлезвиг-голштинского конфликта между Данией с одной стороны и Австрией и Пруссией - с другой (1864). Пальмерстон всячески обнадёживал датского короля Христиана IX обещаниями помощи, провоцируя его на сопротивление. Когда же Дания, рассчитывая на эту помощь, отклонила ультимативные требования Австрии и Пруссии, она оказалась в одиночестве и подверглась военному разгрому.

Ещё в начале 50-х годов К. Маркс дал Пальмерстону следующую характеристику: "Он перенял, как наследство от Каннинга, теорию о миссии Англии распространять конституционализм на континенте, и потому у него никогда не бывает недостатка в поводах для того, чтобы возбуждать национальные предрассудки, противодействовать революции на континенте... Будучи торием по происхождению, он все же сумел ввести в управление иностранными делами весь тот клубок лжи, который составляет квинтэссенцию вигизма. Он прекрасно умеет соединять демократическую фразеологию с олигархическими воззрениями... он умеет казаться нападающим, когда на самом деле потворствует, и обороняющим, когда на самом деле предает ". Вся деятельность Пальмерстон является подтверждением этой характеристики.

Дипломатический словарь. Гл. ред. А. Я. Вышинский и С. А. Лозовский. М., 1948.

Далее читайте:

Исторические лица Англии (Великобритании) (биографический справочник).

Англия в XIX веке (хронологическая таблица)

Сочинения:

Gladstone and Palmerston. The correspondence with Gladstone (1851-1865), L., 1928.

Литература:

Маркс К., Лорд Пальмерстон, К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., 2 изд., т. 9; Guedalla Ph., Palmerston, L., 1926; Bell H. С. F., Lord Palmerston, v. 1-2, L., 1936; Webster С. К., The foreign policy of Palmerston 1830-1841, v. 1-2, L., 1951; Temperley H. W. V., England and the Near East, v. 1 - The Crimea, L., 1936.

© В.Н. Виноградов

В.Н. Виноградов

Виноградов Владилен Николаевич - доктор исторических наук,
главный научный сотрудник Института славяноведения РАН.

Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ (проект 04-01-00079а).

Генри Джон Темпль виконт Пальмерстон (1784-1865) входит в десятку самых выдающихся государственных мужей Великобритании всех времен. Если бы в XIX столетии существовала книга рекордов Гиннесса, он вошел бы в нее, и не в одной номинации. Ему принадлежит первенство по времени пребывания в правительстве - более полувека, в том числе на посту министра иностранных дел - 16 лет, в должности премьера - 10. Он - третий в списке ветеранов палаты общин, лишь два знаменитых парламентария, В.Ю. Гладстон и У.С. Черчилль, ему предшествуют. 35 лет Пальмерстон представлял правящую Великобританию в ее противоборстве с царским самодержавием за влияние на Балканах и в Европе в целом. Он - один из главных виновников Крымской войны. Тогда его имя стало известно в России - и в крестьянской избе, и в казарме рабочего люда. По стране распространялись незатейливые стишки:

Сплотить коалицию держав против России представлялось делом трудным, почти что невозможным, она не имела претензий ни к кому, хотела жить со всеми в мире. И все же войну удалось разжечь при самом активном участии Пальмерстона.

Генри Джон появился на свет в богатой и знатной семье. Пальмерстоны считались ирландскими пэрами, основные их земли располагались на Изумрудном острове, но родители Генри проживали постоянно в Англии. Наследственного места в палате лордов семья не имела. Мальчик получил обычное в среде элиты образование: закрытая школа в Гарроу; обучение в Эдинбургском университете по принятым для тогдашней аристократии канонам с упором на изучение древних языков, греческого и латыни, и античной культуры. Известны сочинения юного Генри, посвященные Эврипиду, Ксенофонту, Эвклиду. Знакомился он и с историей, проявлял интерес к математике и химии, посещая лекции по этим предметам. С детства знал французский язык не хуже родного, говорил по-итальянски, приступил к изучению немецкого, но не одолел. Занимался спортом - он стал хорошим наездником, стрелком, пловцом, с увлечением предавался охоте.

Не закончив курса, Генри перебрался в Кембридж, где, по собственным словам, забыл то, чему обучался в Эдинбурге, но зато научился гребле. Он, конечно, кокетничал, так как был образованным человеком, хотя ученой степенью не обзавелся.

Ему исполнилось 23 года, он принадлежал к истеблишменту, управлявшему страной, и пора было подумать о карьере. Чтобы занять высокий пост, следовало обзавестись местом в палате общин.

Великобританией, слывшей тогда мастерской мира, безраздельно управляли несколько сотен крупных землевладельцев - лэндлордов. Избирательные округа были нарезаны еще в начале XVII в. при короле Якове (Джеймсе). С тех пор страна пережила промышленную революцию, захирели старые города, вознеслись новые индустриальные центры. Бирмингем, Манчестер и Шеффилд депутатов не избирали, зато существовали "гнилые местечки", совсем захиревшие, иногда даже обезлюдевшие, но посылавшие своих "представителей" в парламент, и местечки "карманные", в которых голосами десятка-другого избирателей распоряжался местный землевладелец. Широко распространилась практика продажи мандата в палату общин, имелись округа дорогие и дешевые.

В 1807 г. Пальмерстон с присущим молодости задором решил штурмовать Кембридж, что означало большие расходы - здесь голосовали выпускники университета, их надо было доставлять туда из Лондона. Заботу о переезде взял на себя Пальмерстон. Съезжались семьями - почему бы не развлечься за чужой счет? Кандидат в депутаты танцевал до упаду с женами и дочерьми избирателей, но места себе не обеспечил, набрав в три раза меньше голосов, чем соперник. Осечка произошла и в другой раз в Хоршеме, где он пытался уловить голоса избирателей в пабе, щедро угощая их пивом и виски. И тогда Генри Джон пошел проверенным путем. Ему рекомендовали верное место от "карманного" городка Ньюпорт на острове Уайт: всего 24 избирателя, из них половина в отъезде. Владелец, некто Л. Холмс, в дополнение к востребованной круглой сумме денег предъявил кандидату одно, впрочем, крайне необременительное условие: тот не должен был показываться в Ньюпорте. Пальмерстон был "избран" в мае 1807 г. с соблюдением всех процедурных формальностей.

В Лондоне молодого парламентария ожидало место младшего лорда Адмиралтейства, он принадлежал к той элите, у отпрысков которой рядом с колыбелью стояло кресло министра. При очередной пертурбации правительства в октябре 1809 г. он стал военным министром. Значение этой должности переоценивать не следует: эполетов Пальмерстон не носил и никем не командовал. Британская армия походила тогда на дитя, окруженное семью няньками. Ею ведали: статс-секретарь (он же министр) по военным делам, главнокомандующий, генеральный штаб, артиллерийское управление, а денежное довольствие солдатам и офицерам выдавало казначейство. Пальмерстон служил связующим звеном между армией и обществом, представлял в парламенте главкома и отвечал за исполнение тех статей бюджета, что относились к нуждам армии. Знакомая дама выразилась о занятиях статс-секретаря так: "Это место служит чем-то вроде семинарии для начинающих политиков: следует радоваться, что оно отвратит его лордство от флирта, подобно тому, как оно отвратило его предшественника от игры в карты" .

Генри Джону 25 лет, он высок, строен, красив - брюнет с голубыми глазами; прозвище в свете - Купидон , знатен, богат, умен, галантен, остроумен - чего же боле? Девичьи сердца замирали, глаза их мамаш разгорались - ну чем не жених?

Но у него произошла судьбоносная встреча с "леди К.", молоденькой графиней Каупер, урожденной Лэм, дочерью первого виконта Мелборн. Правда, в свете мало кто считал его подлинным отцом ввиду всем известной ветрености матери, леди Элизабет. Дочь унаследовала легкомыслие родителей и не считала брачные узы цепями. В 18 лет она вышла замуж за графа П.Л. Каупера, человека богатого и знатного, но пассивного и вечно скучавшего. На первых порах новобрачной льстило положение хозяйки богатого поместья, но оно быстро надоело, и вокруг появились молодые денди, в их числе Генри Джон. В марте 1809 г. они были замечены вместе на балу. И с тех пор холостяк Пальмерстон, хоть и не с образцовым постоянством, порхал, по замечанию одного из биографов, вокруг Эмили. Связь не прерывалась 30 лет, что свидетельствовало о силе чувства, пока они не вступили в брак. На Тристана и Изольду возлюбленные не походили и от тоски не чахли. Они были детьми ерадостного века Просвещения с его легкостью нравов. Плотские утехи в стороне от уз Гименея назывались тогда "наслаждением натуральным".

Они хранили верность в сердцах, но постоянством не отличались. "Что бы обо мне не говорили, - свидетельствовала Эмили, - я - хорошая мать и хорошая дочь". О муже и возлюбленном - ни слова. Молва приписывала ей немало увлечений, среди ее мимолетных избранников называли и имя российского дипломата К.О. Поццо-ди-Борго. Любовной переписки Генри Джон и Эмили не вели (или ее не сохранилось), и биографам пришлось по крупицам собирать сведения об их встречах. В 1816 г. Пальмерстон в ранге министра прибыл на континент и вместе с царем Александром I и герцогом А. Веллингтоном принимал парад союзных войск. Его ожидали в Париже, но он миновал столицу и через Лион отправился в Швейцарию и Италию, сопровождая путешествовавшую Эмили. На обратном пути он вспомнил о долге и в Сен-Сире присутствовал на смотре британской кавалерии. Променад не остался незамеченным, и одна светская дама изрекла: "Я убеждена - это на всю жизнь" . В том же году между влюбленными произошла серьезная размолвка. Пальмерстон взревновал подругу к итальянцу, маркизу Сан-Джулиано. Последовали объяснения, порой бурные. Свои дневниковые записи, касавшиеся душевных порывов, Генри Джон делал по-итальянски, считая этот язык более выразительным, нежели английский. Огня в костер его ревности добавляли анонимные письма, сочиненные, видимо, соседями Эмили по поместью.

Да и сам Генри Джон был не без греха. Известно, что он арендовал дом в Лондоне на площади Пикадилли для юной Эммы Меррей и отправлял ей значительные суммы. Он помогал ей даже после 1828 г., когда она вышла замуж за некоего Э. Миллса, покрывал долги непутевого мужа. Супруги, в конце концов, занялись открытым вымогательством, и у Пальмерстона лопнуло терпение. Эмма, еще до замужества, родила сына и назвала его Генри Джон Темпль, явно в честь Пальмерстона. Отец оплачивал его образование. Впоследствии Генри Джон-младший занимал скромные консульские должности (и между прочим в Одессе).

Выдавали его и другие записи в дневнике, женщин у него было много, но Женщина всегда оставалась одна. Он примирился с тем, что продолжения рода ему не дождаться, о чем так заботились аристократы. В 1829 г. он и Эмили провели несколько дней в отеле в Тэнбридже (Уэльс). В его записях мелькнуло упоминание о романтических прогулках среди скал и полных блаженства ночах, и все это - в опасной близости от бдительной княгини Д.Х. Ливен, жены российского посла, и сонного лорда Каупера, проживавших там же.

В военном министерстве он засиделся. 19 лет одно и то же. Пост, лестный для юнца, без места в кабинете, иными словами - без участия в обсуждении судеб стран, не мог удовлетворить честолюбца, которому перевалило за 40. Он мечтал о ключевом портфеле ведомства иностранных дел. Прославленному фельдмаршалу герцогу А. Веллингтону, занявшему в 1828 г. пост премьер-министра, в политике - самому замшелому консерватору, Пальмерстон не приглянулся - слишком самостоятелен, твердо выступает за гражданский контроль над вооруженными силами. Пам попытался прозондировать почву на предмет получения желанного места и убедился, что от Веллингтона он этого не добьется. И тогда он решился на смену политических вех, и от тори перешел в партию либералов - вигов. При смене кабинета в 1830 г. ему вручили ключи от Форин оффиса.

В кабинет на Даунинг стрит Пальмерстон вселился в момент высокого напряжения в отношениях с Россией. Недавно завершившаяся русско-турецкая война привела к резкому росту влияния самодержавия на Балканах и Ближнем Востоке. По Адрианопольскому миру 1829 г. автономное управление получили сербские земли, расширились и укрепились права Дунайских княжеств, вскоре образовалось первое на полуострове независимое Греческое королевство. Все это подрывало власть Османской империи и наносило сильный удар по британскому курсу на сохранение в незыблемости турецкого правления в регионе. Консервативное правительство Веллингтона разразилось резкими протестами, крайне преувеличивая нависшую над самим существованием Османской империи опасность. По словам главы внешнеполитического ведомства лорда Д. Абердина, "пожар и взятие Константинополя поставили бы английское правительство в тысячу раз менее затруднительное положение, чем подобный результат" . Газеты всех направлений предрекали скорый крах державы султанов.

И все же ни войны, ни разрыва отношений между Великобританией и Россией не произошло. Пришедшему к власти либеральному кабинету Ч. Грея пришлось вступить в конфликт с орлеанистским режимом во Франции по поводу разграничения между Нидерландами и вновь образованным Бельгийским королевством; а для большей убедительности блокировать своим флотом голландские берега. В самой Англии происходили события эпохального значения. В 1832 г. парламент принял новый избирательный закон, снизив имущественный ценз и перекроив округа: "гнилые" и "карманные" местечки (не все) утратили право посылать депутатов в палату общин, его приобрели молодые индустриальные центры . Богатая промышленная и финансовая буржуазия получила доступ к власти. Российской дипломатии удалось отбить британский натиск и отстоять Адрианопольский мир. Николай I торжествовал, льстецы в высоких чинах курили ему фимиам: "Европа с Англией во главе склонится перед решением, которое соблаговолит принять император" . Легкомысленно рассуждали в Петербурге, не подозревая, что у нового хозяина Форин оффиса железная хватка.

Осложнения на Ближнем Востоке начались уже в 1832 г. - разразился конфликт между султаном Махмудом II и правителем Египта Мухаммедом Али. Последний остался недоволен вознаграждением, полученным за участие в подавлении греческой революции в 1825-1827 гг., и требовал передачи ему в наследственное владение Сирии. В октябре 1832 г. армия под командованием его сына Ибрагима паши преодолела горный хребет Тавр. Путь в Малую Азию был открыт. 11 декабря великий везир потерпел поражение в битве при Конье, в Стамбуле началась паника.

Турки обратились за помощью в Лондон, но там оказались не готовы к ее оказанию ни морально, ни материально. Пальмерстон пытался понять, вступила ли султанская держава в состояние комы или у нее сохранились шансы на выживание, и не пора ли переориентироваться на Мухаммеда Али? По здравому размышлению старец представлялся фигурой крупной, но неизвестно, сколько ему еще отпущено лет на земное суще-ствование. А Ибрагим - не более чем способный генерал, и к тому же горький пьяница. Мухаммед Али - выходец из скромного албанского рода и, по слухам, в молодости промышлял разбоем. Султан же - прямой потомок пророка Магомета, халиф (верховный глава всех мусульман, в том числе и индийских). Никогда временный властитель Египта не будет пользоваться среди мусульман тем уважением и пиететом, с которым они относились к султану, халифу и падишаху (императору).

Разговоры об агонии турецкой державы прекратились. Пальмерстон с апломбом заявил: "Все, что мы слышим семь раз на неделе об упадке Турецкой империи, о том, будто она труп или гнилое дерево и т.д. - чистейшая фальсификация и нонсенс". Люди просто не знали раньше о ее состоянии .

Лондон и Париж договорились действовать согласованно, остановить наступление Ибрагима, предложить свое посредничество воюющим и достичь их примирения на основе передачи албанцу Сирии на правах вассала Порты. Согласие было зыбким, Франция почти открыто состояла в опекунах у египетского паши и не соглашалась на применение силы. Сам Мухаммед Али настаивал на признании его наследственным владетелем Сирии, на что султан согласия не давал. Попытка царского двора предложить свои услуги и превратить посреднический дуэт в трио была отвергнута, и ситуация стала тупиковой. Обнаружилось, что у британского кабинета, даже при желании прийти на помощь Высокой Порте, отсутствовали возможности: королевский флот блокировал берега Голландии, другая эскадра "сторожила" Португалию, где шла гражданская война. Г.Д. Пальмерстон признавался в беседе с российским послом Х.А. Ливеном: "Великобритании было бы трудно предоставить султану действенную помощь по причине отсутствия на месте необходимых сил". Король Вильям IV направил своему "дорогому брату" Махмуду послание с изъявлением дружеских чувств и обещанием не оставить того в беде .

Не такого ответа ожидали в Стамбуле. Халиф и падишах, вспомнив пословицу - "утопающий и за змею хватается", обратился к царю с просьбой прислать отряд в 25 тыс. штыков и эскадру. Николай I медлить не стал. Торжество Мухаммеда Али, переселение его в Сераль означали бы крушение всего заложенного Адрианопольским договором курса балканской политики России: вместо "тяжело больного" на границе появился бы сильный и беспокойный сосед, за спиной которого маячил ненавистный "узурпатор" французского престола, "король баррикад" Луи Филипп Орлеанский. Николай I предвидел и с нетерпением ожидал развала турецкой державы, но ее распад должен был происходить под его надзором и к выгоде для самодержавия, а тут вырисовывалась перспектива погружения в тревожную и исполненную опасностей неизвестность.

8(20) февраля 1833 г. эскадра Черноморского флота (пять линейных кораблей и четыре фрегата) бросила якорь на Босфоре, позднее туда же прибыл еще один отряд судов с десантом, а следом пожаловал искусный дипломат в генеральском мундире А.Ф. Орлов, назначенный возглавлять все акции дипломатические, а при нужде и военные. Появление вооруженной силы подействовало отрезвляюще на Мухаммеда Али. Он удовлетворился пожизненным владением Сирии. 25 июня (7 июля) Орлов уведомил падишаха, что последний египетский солдат перешел через горы Тавра и "испросил" у султана разрешения на эвакуацию российских войск и флота, которое было немедленно и с величайшей готовностью дано. А на другой день взорвалась дипломатическая бомба, состоялось подписание оборонительного союзного договора между Россией и Турцией. Суть его заключалась в следующем: стороны согласились во имя обеспечения своего спокойствия и безопасности "подавать взаимно существенную помощь и самое действенное подкрепление" : Россия - сухопутными и морскими силами, Турция от подобной тягости освобождалась и ограничивала "действия свои в пользу Российского двора закрытием Дарданелльского пролива, т.е. не дозволять никаким иностранным военным кораблям входить в оный под каким-либо предлогом". Защита Турции, в соответствии с полученной Орловым инструкцией, предусматривалась "только против агрессии и при том лишь в европейских владениях" . Связывать себя обязательством подпирать разваливавшуюся Османскую империю и тем более восстанавливать ее там, где она рухнула, самодержец не собирался. Орлов вежливо, но твердо отверг попытки собеседников договориться о наступательном альянсе. Договор, заключенный на восемь лет, отвечал стремлению царизма обезопасить Россию от появления в Черном море незваных гостей с пушками на борту. По словам вице-канцлера К.В. Нессельроде, Высокая Порта "связала себя официальным соглашением, которое обезопасило бы южные провинции Российской империи" . В этом плане Ункяр-Искелесийский договор представлял крупный (но не долговечный) успех отечественной дипломатии.

Реакция со стороны Пальмерстона последовала быстрая и бурная. По его утверждению договор превратил Порту "в вассала России; опустело место, которое Турция занимала в европейской системе". Парламентская оппозиция использовала поражение, понесенное либеральным кабинетом, для дискредитации как самого кабинета, так и Пальмерстона лично. Т. Аттвуд в запальчивой речи уверял, будто Англия претерпела неслыханное унижение. Он, Аттвуд, заранее предупреждал кабинет насчет опасностей, нависших над Турцией; Пальмерстон в ответ одарил его благосклонной улыбкой и выразил свое несогласие. И теперь в руках у русских Константинополь или по крайней мере Скутари, а Скутари - тот же Константинополь. Завтра русские получат крепости на Дарданеллах, и понадобится миллион фунтов стерлингов, чтобы выдворить их оттуда. Речь он закончил на истеричной русофобской ноте: "Пройдет несколько лет, и эти варвары научатся пользоваться мечом, штыком и мушкетом почти с тем же искусством, что и цивилизованные люди". Пришло время объявить России войну, "поднять против нее Персию, с одной стороны. Турцию - с другой. Польша не останется в стороне, и Россия рассыплется как глиняный горшок". Аттвуд не был одинок в своем озлоблении, Г. Темперлей писал о "лае парламентской своры" .

В исторической перспективе, в свете развернувшегося вскоре британского натиска, в ходе которого российские позиции в Турции были в корне подорваны, все происходившее выглядит как буря в стакане воды. Но участники драмы действовали под влиянием своих страстей и продолжали нагнетать обстановку.

В октябре Пальмерстон вкупе со своим парижским коллегой направил в Петербург резкий протест: в случае вооруженного вмешательства России во внутренние дела Турции (о котором та не помышляла) две державы почтут себя вправе следовать образу действий так, как если бы помянутого трактата не существовало. Последовала энергичная реакция со стороны адресата: договор будет выполнен, как если бы не существовало полученной ноты .

Предпринимались попытки привлечь к антироссийскому фронту Австрию. Послом Луи Филиппа в Лондоне служил тогда старый лис Шарль Морис Талейран, предавший на своем веку режим Бурбонов, революцию, Директорию и Бонапарта и теперь налаживавший отношения орлеанского дома с владычицей морей. До Ливена доходили слухи о стремлении тандема Пальмерстон - Талейран вбить клин между Габсбургами и Романовыми. Первый твердил австрийскому поверенному в делах Нойману, что недостойно великой державы поддаваться влиянию "полуварварской нации", которую давно следовало бы поставить на место; француз ему вторил: Австрия играет жалкую роль, плетясь за русской повозкой, пора ей примкнуть к морским державам.

Князь К. Меттерних не поддался обольстительным речам. Адрианопольский мир он встретил с тревогой: "Зло свершилось, существование Оттоманской империи стало проблематичным" . Но, придя в себя, он успокоился. Николай I уверял его: "Если она рухнет, я ничего не желаю из ее обломков, мне ничего не нужно". Меттерних сознавал - позиции самодержавия в 1829 и 1833 г. несопоставимы, между ними пролегла революция 1830 г., царь стал гораздо отзывчивее к его призывам крепить общий фронт против гидры мятежа, а в восточных делах доступнее голосу разума. До Лондона - через австрийцев - дошло высказывание Николая I: "Обладание Константинополем приведет к созданию нового делового центра для южных провинций, начиная с Грузии и кончая Украиной и Бессарабией. Российская держава распадется на две части, и, скорее всего, это приведет к созданию нового государства, которое уже не будет русским" . Меттерних пытался вразумить Пальмерстона - следует не бумажными протестами заниматься, а без шума и под журчание дружеских речей установить что-то вроде контроля над действиями России на Востоке.

В сентябре 1833 г., в разгар "нотной войны" с морскими державами, в Мюнхенгреце (ныне - Мнихово Градиште в Чехии) состоялась встреча Николая I с кайзером Францем и прусским королем Фридрихом Вильгельмом III. Монархи договорились о взаимопомощи в борьбе с "мятежными движениями". Они предприняли политически бестактный и практически бесполезный шаг - направили в Париж "дружеский совет" о противодействии революционной пропаганде, чем добились крутого крена Орлеанского режима в сторону Великобритании. Два императора обязались поддерживать "существование Оттоманской империи под властью нынешней династии". В секретной статье предусматривалось, однако, что, если, "не взирая на общие их пожелания и усилия, нынешний порядок был бы все же ниспровергнут" , они сообща будут иметь "наблюдение за тем, чтобы перемены, совершившиеся во внутреннем положении этой империи, не могли нанести ущерба безопасности их собственных владений, ни правам, обеспеченным каждому из них договорами, ни европейскому равновесию" . Склонный к самообольщению, одержимый идеей неизбежного развала Османской империи, царь вообразил, что склонил партнеров к эвентуальному разделу сфер влияния на ее развалинах. На самом деле он получил на руки пустую бумажку, ибо австрийская сторона пророчила "больному человеку" еще много десятилетий, хотя и не безоблачного существования. Реальное значение встречи в Мюнхенгреце состояло в том, что Россия на какое-то время выходила из состояния изоляции. Меттерних выступал как реалист, Николай I - как фантазер. Австриец полагал, что лишняя здравица в честь турецкой державы не помешает, но оказался не понятым за Ла-Маншем, и буквально на пустом месте произошло его столкновение с Пальмерстоном. Канцлер убеждал отличавшегося упрямством британца, что в Мюнхенгреце царь согласился с австрийской политикой поддержки державы полумесяца, а не он с российским курсом на ее разрушение. Пальмерстон ему не верил - канцлер робок, лжив, склонен к интригам и "по турецким делам выступает глашатаем России", а та была, есть и будет разрушителем Османской империи (хотя в этом плане самодержавие взяло серьезный тайм-аут). В инструктивном письме послу в Вене сэру Ф. Лэму Пальмерстон кратко сформулировал основы своей политики на Востоке: "Страны, составляющие Турецкую империю, должны образовать независимое и прочное политическое государство, способное играть свою роль в поддержании общего баланса сил" . Пусть живет вечно держава султана!

Последствий перепалка между министрами не имела. Начавшееся британское наступление на российские позиции в Константинополе показало надуманность аргументации Пальмерстона и беспочвенность его заботы о Турции.

Но спор продемонстрировал пальмерстоновский стиль ведения дел. Разобиженный Меттерних счел, что его оппонент обладает темпераментом дуэлянта. С нашей точки зрения он скорее походил на средневекового кондотьера, для него были характерны откровенные запугивания, брутальный натиск, ошеломлявшие противную сторону претензии (больше запросишь - больше получишь), угрозы пустить в ход морскую мощь. Отечественные средства массовой информации любят цитировать фразу, приписывая ее то Б. Дизраэли, то даже У. Черчиллю, но на самом деле принадлежащую Пальмерстону: "У нас нет ни вечных союзников, ни постоянных врагов, но постоянны и вечны наши интересы, и защищать их - наш долг" .

К Пальмерстону нельзя приклеивать ярлык реакционера, либеральные и конституционные подвижки на континенте, как таковые, вызывали с его стороны одобрение. Но они должны были происходить без крупных и, в особенности, без международных потрясений. Он положительно отозвался об июльской 1830 г. революции во Франции - к власти пришли спокойные, достойные люди, не то что головорезы-якобинцы 1793 г. Он заботился о поддержании равновесия в Европе и от посягательств на него, даже мнимых, приписываемых России. "Я полагаю, - говорил Пальмерстон в парламенте, - что подлинной политикой Англии вне вопросов, затрагивающих ее собственные политические и коммерческие интересы, есть защита справедливости и права, следование этому курсу с умеренностью и благоразумием, не превращаясь в Дон Кихота, но используя свой вес и материальную поддержку там, где, по ее мнению, совершена несправедливость" .

Важно обратить внимание на оговорку: "вне ее имперских интересов", распространявшихся на весь мир. Следуя им, Пальмерстон старался увековечить пребывание балканских христиан в османской темнице, отвернулся от венгерской революции в 1849 г., с чудовищной жестокостью подавил индийское восстание 1857 г., препятствовал объединению Дунайских княжеств и образованию Румынии, навязал Китаю неравноправный договор после второй "опиумной" войны, поддерживал рабовладельцев-южан во время Гражданской войны в Соединенных Штатах, и т.п. А из уст его потоком лились речи о святости закона, незыблемости прав народов и уважении к свободе слова. Казалось, не существовало на земле уголка, до которого не добирались бы его загребущие руки. Лорд Мелборн советовал ему оставить в покое по крайней мере "черкесов", не заниматься подстрекательством кавказских горцев, раз их не собирались поддерживать. Глава сторонников свободы торговли В. Кобден убеждал его: "В вопросе права на экспансию не должно существовать одного закона для Англии, а другого - для прочего мира" . Но уговоры не помогали. Пальмерстон упорно стремился к цели.

В конце 1833 г. в Петербурге успокоились: западным политикам дали по рукам, с Веной достигли договоренности. В годовом отчете МИД выражалась надежда на то, что Ункяр-Искелесийский договор "раз и навсегда" положит конец колебаниям Турции в выборе союзников. "Восточный вопрос закрыт, по крайней мере, так заявляем мы", - ликовал Нессельроде.

Пальмерстон придерживался иной точки зрения: "С Россией мы по-прежнему ненавидим друг друга, хотя ни та, ни другая сторона не желает войны" . Наступление на российские позиции началось исподволь, но без промедления (недаром американский историк Д. Голдфрэнк один из разделов своей книги озаглавил: "Англия - прыжок вперед, 1833-1841"). В беседах с турецким послом Мустафой Решидом пашой Пальмерстон подчеркнуто именовал Мухаммеда Али губернатором Египта, заверял, что не будет способствовать его "порочным наклонностям", манил Порту перспективой возврата Сирии и предостерегал от коварства московитов. А пребывание в Англии убеждало Решида (в будущем - крупнейшего турецкого реформатора) в британской мощи, богатстве, его пленял конституционный строй страны, он превратился в убежденного англофила

В Россию все чаще наведывались туристы с разведывательными наклонностями и особым интересом к Севастополю и Кронштадту. Налаживались связи с кавказскими горцами. В 1836 г. в Черном море был перехвачен парусник "Виксен", в трюме которого под грузом соли обнаружили оружие. Судно конфисковали, команду выслали в Стамбул. Британская печать подняла шумную кампанию, нагнетая в стране истерию, "публике позволили уверовать в то, что Россия вот-вот захватит Константинополь". Публицист Д. Уркарт приступил к изданию журнальчика "Портфолио", своего рода печатного органа русофобов. На его страницах появлялись тенденциозно подобранные материалы, захваченные во время польского восстания в архиве великого князя Константина Павловича . Не брезговал издатель и прямыми фальсификациями.

Пальмерстон настойчиво предлагал султану услуги британских военных советников. До поры до времени предложения отвергались, сказывались традиции исламского изоляционизма, нежелание ставить правоверные войска под начало гяуров. Но в 1839 г. группа британских моряков в высоких чинах прибыла в Стамбул.

Царизм не выдерживал британского напора, опиравшегося на безбрежные тогда экономические и финансовые ресурсы, морскую мощь, наличие обширного рынка для товаров из Леванта, соблазнительные для турецких реформаторов конституционные порядки. Российская дипломатия металась в поисках выхода из трудного положения. Она не допустила ни единого серьезного провала и даже упущения. Но противоборствовали державы разных весовых категорий - феодальной и капиталистической. Россия не могла предложить ни товаров, ни идей, от отсталого крепостного строя порядочные люди шарахались в негодовании и испуге. Турция ускользала из зоны российского влияния. Роковым для самодержавия выдался 1838 г.

Состоялось подписание англо-турецкой торговой конвенции, предусматривавшей сохранение всех прежних привилегий иностранных купцов, включая консульскую юрисдикцию, установившей низкую, в 5%, пошлину на ввозимые товары (а вывоз из Турции облагался 12% сбором). Акт содержал определенный антифеодальный заряд. Порта обязалась отменить монополию на закупку продовольствия и сырья, осуществлявшуюся государством по заниженным ценам, что наносило вред сельскому хозяйству. Но промышленность утрачивала перспективу развития, задушенная потоком товаров из Британской империи. Конвенция носила откровенно неравноправный характер, обязательства налагались только на Порту, торопясь совершить сделку, британцы забыли о желательности соблюдения некоторых форм .

Султан Махмуд не сразу дал санкцию на подписание документа, и колебания его прекратились по соображениям не глубинно-реформаторского, а конъюнктурно-политического свойства, исходили из страстного желания сокрушить ненавистного Мухаммеда Али Египетского, опираясь на британскую поддержку.

Самодержавие оказалось не в состоянии воспротивиться переходу Турции под английское крыло. Закрепляя сближение со Стамбулом, Пальмерстон направил к устью Дарданелл эскадру из 11 судов, состоялись их совместные маневры с османским флотом. Одновременно в сентябре-октябре 1838 г. Черноморский флот крейсировал у берегов Малой Азии. Эти параллельные и взаимоугрожающие учения явились зримым свидетельством отхода Высокой Порты от ориентации на Россию.

А в ноябре Решид пашу снарядили в Лондон с предложением о наступательном союзе - султан хотел получить дивиденды за услуги, оказанные правительству ее величества.

Пальмерстон уже восемь лет пребывал в ранге статс-секретаря по иностранным делам и прочно утвердился на своем посту. Выработался стиль руководства ведомством, жесткий и авторитарный. Сам он был по натуре редкостный трудяга и требовал того же от подчиненных, которые его недолюбливали, мало находилось охотников корпеть с утра до ночи над бумагами. Весь штат Форин оффиса, от постоянного заместителя министра до младшего клерка, в 20-е годы насчитывал 28 человек, в 30-е - на десяток больше. Даже должность библиотекаря вводилась с санкции парламента, проявлявшего не то что экономию, а настоящую скаредность при финансировании аппарата. Для сравнения - штат российского министерства был чуть ли не в десять раз больше.

Присущая Пальмерстону напористость воспринималась иностранными дипломатами как нахальство. Произошло нечто неслыханное: трое послов, раздраженные привычкой министра опаздывать повсюду и заставлять их ждать, обратились к главе правительства с протестом.

День Пальмерстона начинался с верховой прогулки в Гайд парке, затем Форин оффис, после обеда - палата общин, вечером - прием, бал или посещение театра. А ночной порой достопочтенный Генри Джон Темпль, виконт Пальмерстон, член кабинета и тайного совета королевства, статс-секретарь его (ее) величества по иностранным делам, по тайному сговору с Эмили Каупер вставал в дозор в саду, окружавшем дом возлюбленной, и, прячась за деревьями, ожидал, пока в знакомом окне загорится свеча, тогда устремлялся в спальню. На следующий день в дневнике появлялась лаконичная запись: "Дивная ночь, оставался с 12,5 до 5". Случались и неудачи, и тогда объяснение (по-итальянски) гласило: "Синьор в доме" .

Генри Джон Темпль виконт Пальмерстон

По распространенному мнению, Мини, старшая дочь леди Каупер, родившаяся в 1810 г., приходилась Пальмерстону родней. Она вышла замуж за лорда Э. Эшли, впоследствии графа Шефтсбери, известного филантропа. Пальмерстон явно благоволил к ней, привозил из Парижа дорогие подарки, писал ласково-шутливые письма, снабжал деньгами. Сильно походил на Пальмерстона и Вильям, и ему лорд оставил в наследство большую часть состояния. В письмах Эмили содержится намек на то, что и ее младшая дочь Фанни обязана своим рождением Пальмерстону, но никаких чувств, помимо неприязни, она к своему мнимому (или подлинному) отцу не питала.

В октябре 1833 г. Пальмерстон подарил Эмили усыпанный драгоценными камнями браслет - знак верности? Он приближался к 50-ти, она женила старшего сына. Но подруга уехала в Париж, а неугомонный Генри Джон увлекся 22-летней Лаурой Мэри Петри, она гостила вместе с мужем в Броудлэнде. Снова поползли слухи. Вернувшись из Парижа, леди Каупер была недовольна легкомыслием своего поклонника и пребывала не в духе. Но Пам устроил ее сына на работу в Форин оффис, Лаура Мэри уехала на континент и впоследствии, будучи глубоко верующей католичкой, постриглась в монахини. Тучи над отношениями Пама и Эмили рассеялись.

Привычный образ жизни стал ему в тягость. Он сравнивал себя с человеком, который, "встав утром с постели, оказывается на крыле ветряной мельницы, и оно вращается раз за разом, и так до тех пор, пока не сбрасывает его ночью отдохнуть" .

В июле 1837 г. граф П.Л. Каупер скончался. Эмили сделала трогательную запись в дневнике: "В девять без четверти вечера испустил дух лучший из друзей, добрейший из мужей, строго справедливый и внимательный к другим".

Казалось бы, "молодым" пора под венец. Но болезнь печени побудила Эмили отправиться на минеральные воды в Брайтон. Прежде чем вступить в новый брак, она посоветовалась с братьями, В. Мелборном, премьер-министром, и сэром Ф. Лэмом, послом в Париже. Она встретила кислую реакцию с их стороны. Пальмерстон слыл ветреником. "Тебе не следует заниматься самообманом, - наставлял ее старший, - если совершишь это - отвечай за последствия". Младший, Фрэд, счел нужным серьезно предупредить сестру. Старший сын Эмили, лорд Фордвич, заявил, что скорее повесится, чем будет присутствовать на бракосочетании, дочь Фанни, Пальмерстона не выносившая, бурно протестовала .

Благоразумнее всех повела себя юная королева Виктория, вообще-то не жаловавшая вдов, по своему легкомыслию выскочивших вторично замуж, но сделавшая на сей раз исключение. Она писала принцу Альберту: "Им обоим за 50, и они поступают правильно. Пальмерстон после смерти сестер совсем одинок в этом мире, а леди К. - женщина умная, и к нему она привязана, и все же я полагаю, что (весть) заставит Вас улыбнуться".

Пам не стал дожидаться согласия родных невесты, объявил о предстоящей свадьбе, и те смирились. Венчание состоялось в декабре 1839 г., супружество выдалось долгим -25 лет - и счастливым.

Супруги Пальмерстон

* * *

Решид паша, прибыв в Лондон осенью 1838 г., не подозревал, что пробудет в столице до следующей весны. Пальмерстон встретил его сдержанно, желания ввязываться в войну ради престижа падишаха он не испытывал. Лишь в марте он известил посланца о принципиальном согласии кабинета помочь флотом в случае непокорности Мухаммеда Али. О возвращении Сирии султану он не упомянул ни слова. Не такого ответа ожидали в Стамбуле.

Последовавший демарш в Петербурге с предложением наступательного альянса отклика не встретил. Николай I не собирался помогать Махмуду укреплять его власть в Азии.

И тогда султан пошел ва-банк. 21 апреля 1839 г. турецкие войска переправились через Евфрат и открыли военные действия против египтян. Порта, очертя голову, ринулась в авантюру, и катастрофа не замедлила разразиться. 24 июня Османская армия потерпела поражение при Низибе (Сирия). Командующий, Хафиз паша, прислушивался не к голосу европейских советников, среди которых находился и прусский капитан Г. Мольтке, будущий фельдмаршал, отойти на более выгодную позицию отказался, а внимал астрологам и улемам: "Дело падишаха правое, Аллах ему поможет, любое отступление позорно". Разгром произошел страшный, стойко держались лишь артиллеристы из числа казаков-староверов. 1 июля скончался султан Махмуд.

На этом бедствия Порты не кончились. Капудан паша Февзи Ахмед пошел на прямую измену и увел флот (12 линейных судов, 8 фрегатов, не считая мелких кораблей) в Александрию к Мухаммеду Али. Слово "паника" в малой степени отражает то, что творилось в Стамбуле. Чтобы умилостивить грозного старца, 16-летний султан Абдул Меджид наградил пашу высоким орденом и согласился оставить Египет ему в наследственное владение. Мухаммед Али просил дополнительно Сирию, Киликию, Юго-Восточную Анатолию, остров Крит и Аравию, что составляло 35% пространства Османской империи . И тут вмешалась Европа. 27 июля Порта получила коллективную ноту с извещением, что "достигнуто соглашение между пятью державами по Восточному вопросу", и предложение "воздержаться от какого-либо окончательного решения без их участия, выждав результаты интереса, который они к нему проявляют".

Демарш означал прямое вмешательство в турецкие внутренние дела, и тем не менее он вызвал ликование в диване и Серале. Высокая Порта лишилась самостоятельности во внешней политике и из субъекта международных отношений превратилась в их объект, ее уделом становилось лавирование и игра на противоречиях в европейском клубе.

На самом деле ничего похожего на согласие в пресловутом "концерте" не существовало. Пальмерстон давал в Стамбул Г. Булверу разъяснения: "Ориентировать систему своей политики на Востоке на такой случайный фактор, как положение человека, которому перевалило за 70, значит строить ее на песке, кто знает, что случится, когда уйдет Мухаммед Али?". Турция еще может продержаться, "ни одна империя не развалится на куски сама по себе, если приветливые соседи не разорвут ее силой" .

У самодержавия не осталось сомнений - Высокую Порту в беде не оставят и могут обойтись без услуг с его стороны, что привело бы к вызывающему тревогу усилению позиций соперников. Действие Ункяр-Искелесийского договора еще не кончилось - а царизм пребывал в полнейшей изоляции. В переписке Нессельроде зазвучали тревожные ноты: "Россия не может допустить, чтобы Порта вновь подпала влиянию ее врагов".

Следовало спешно вмешаться в события и занять место в строю держав: "Без нашего участия Австрия, Англия и Франция готовы сделаться между собою в комбинации, придуманной будто бы в пользу Турции, а в действительности направленной на нас" . Пребывание в "концерте" быстро убедило российских участников, что сотрудничество "оркестрантов" непрочно. Французы не желали смириться с тем, что их протеже рискует лишиться всех владений, кроме Египта. Король Луи Филипп не скрывал от англичан, что не найдет правительства, согласного развязать войну против старого паши. Обрисовались две возможные модели урегулирования: французская - мирным путем и с щедрым вознаграждением египтянина; британская - выдворение Мухаммеда Али в его прежние владения, не останавливаясь перед применением силы.

Поддержку своим планам Пальмерстон получил с неожиданной стороны: Ф.И. Бруннов привез намеченную царем программу урегулирования, предусматривавшую не только отпор египетским притязаниям, но и решение вопроса о статусе Черноморских проливов. Император соглашался на их закрытие для военных кораблей всех наций.

Изложенные предложения означали отступление от прежнего основополагающего принципа - решать российско-турецкие дела с глазу на глаз, без всякого постороннего вмешательства. Ункяр-Искелесийский договор не принес ожидаемых результатов. Петербург растерял имевшиеся у него раньше преимущества, перешел в Восточном вопросе к обороне и пытался остановить британский натиск, пока с его мнением еще считались. Во имя собственной безопасности "нам необходимо, чтобы Черное море не было открыто для иностранных военных кораблей", - писал Нессельроде .

Для Великобритании ценность формулы заключалась в том, что даже теоретически исключалась возможность появления кораблей под Андреевским флагом в Средиземном море и устранялась какая бы то ни было угроза имперским морским путям. Пальмерстон не мог скрыть своего восхищения, когда Бруннов ознакомил его со взглядами своего "августейшего повелителя".

Но с французами министр вошел в острый конфликт - те не желали допускать расправы над покровительствуемым ими пашой, и страсти накалились. В Тулоне снаряжался флот. В Париже толпа разбила стекла в резиденции британского посольства. Кабинет Ф. Гизо, обвиненный в робости и нерешительности, ушел в отставку, его сменило правительство А. Тьера, который, по словам Ч. Вебстера, "извергал дым и пламя".

Пальмерстон не испугался воинственных демаршей Парижа, он не верил, что французы бросят вызов мощной эскадре королевского флота на Средиземном море. Но ему пришлось столкнуться с нежеланием коллег по кабинету ссориться с Парижем во имя сотрудничества с тираном и деспотом - царем. Тогда он решил протянуть французам пряник - санкционировал возвращение на родину с острова Святой Елены праха Наполеона ради успокоения взбудораженной общественности. Пусть эти "взрослые дети" утешатся перезахоронением останков великого человека в Пантеоне, и страсти угомонятся. Лишь угроза отставки побудила кабинет согласиться с его линией.

15 июля 1840 г. уполномоченные Великобритании, России, Австрии, Пруссии и Турции подписали серию документов, известных под общим названием конвенции о Проливах. Территориальный вопрос предполагалось урегулировать так: Египет оставить в наследственном владении Мухаммеда Али, Аккру - в пожизненном; если паша не даст своего согласия, то через 10 дней отпадало условие относительно Аккры, через 20 - насчет Египта. По статье третьей Россия, Австрия и Англия обязывались защищать Константинополь. Черноморские проливы закрывались для военных судов всех стран, "пока Порта находится в мире".

Турецкая сторона играла при заключении конвенции чисто декоративную роль. Пальмерстон заметил однажды, что османский посол стар и дряхл, но он может держать перо в руке и поставить свою подпись под бумагами, что и было сделано .

Севастопольская эскадра оказалась прочно запертой в Черном море, но Николай I предавался торжеству. Он писал И.Ф. Паскевичу: "Конвенция между Англией, Пруссией, Австрией, мной и Турцией подписана без Франции! Новая эпоха в политике" . Царь всерьез вообразил, что добился союза с Лондоном и изолировал ненавистного "узурпатора" Луи Наполеона (который по большому счету ему ничем не угрожал!). Великобритания и Россия представлялись ему скалами, о которые разобьются волны революции. Сотрудничество между двумя странами во имя сохранения основ миропорядка, заложенного Венским конгрессом, составляло предмет забот Николая I, он рвался к альянсу с Уайтхоллом и воображал, что устранение из "концерта" Франции облегчит сближение.

С турецко-египетским конфликтом было покончено быстро и решительно. Попытку царя принять участие в военной операции вежливо отклонили, в российском десанте в район Проливов нужды не возникло. К услугам России Пальмерстон совершенно намеренно прибегать не стал. Иначе он поступил в отношении Австрии, предстоявшей экспедиции следовало придать международный характер. Он запросил на помощь несколько кораблей под габсбургским флагом .

Англо-австрийская эскадра под командованием адмирала Ч. Нэпира перерезала водные коммуникации армии Ибрагима, недовольным жителям Ливана предоставили 20 тыс. винтовок, и те весьма своевременно подняли восстание. Сопротивляться соединенным силам союзного флота, турецкой армии и повстанцев египтяне оказались не в состоянии, потеряли Бейрут, Аккру, отошли в места бесплодные и пустынные, отступление превратилось в бедствие - жажда, голод и болезни собрали богатый урожай жертв. Эскадра Нэпира появилась у Александрии, и паша сдался, выговорив для себя лишь наследственное владение Египтом. Царю пришлось удовольствоваться ролью зрителя при падении "империи Мухаммеда-Али" с соответствующим ущербом для своей репутации.

Надежда на крупную ссору между Лондоном и Парижем не прожила и года. Газетная буря во Франции постепенно утихла, бросать вызов средиземноморской эскадре владычицы морей в 15 парусных и паровых линейных судов со стороны более слабого флота июльской монархии было бы безумием. Пальмерстон не ошибся - галлы "не настолько глупы, чтобы сломать себе шею в борьбе с коалицией" . Перепуганный Луи Филипп дал понять англичанам, что вооружается только ради успокоения публики, и отказался включить воинственный пассаж в тронную речь. Тьер подал в отставку. Назначенный на пост министра иностранных дел Гизо повел дело к примирению. 13 июня 1841 г. состоялось с участием Франции подписание новой конвенции о Проливах. От прошлогодней она отличалась отсутствием упоминания о Мухаммеде Али, тот был уже загнан в нужные пределы .

Советская историография давала конвенциям резко отрицательную, жестко критическую оценку, расценивая их как удар по суверенным правам России и трудно объяснимую капитуляцию самодержавия. Сейчас раздаются иные голоса. В.Н. Пономарев считает подписание документов итогом взвешенного решения: вместо двустороннего и никем не признанного Ункяр-Искелесийского договора в силу вошел акт, для всех обязательный, закрывавший Босфор и Дарданеллы и оберегавший Россию от появления на ее южных берегах незваных гостей с пушками на борту. При отсутствии намерения и возможности прорываться в Средиземное море подобный шаг представляется здравым.

Поражает другое: царь и его министр рассматривали конвенции как мостик к сближению с Великобританией и даже средство ее подчинения. Можно лишь удивляться сентенциям Нессельроде: "Пальмерстон покорно ведет Англию на поводу у России. Он играет на руку нашему кабинету". Бруннов всячески доказывал, что лишь в единении двуглавый орел и британский лев способны поддерживать в Европе должный порядок. В доверительной переписке Пальмерстон давал волю своему сарказму: "Они сделали мне формальное предложение о вступлении в Священный союз. Намеки Нессельроде на венские решения я считаю нахальством" .

Пам торжествовал: домашние злопыхатели смолкли, французы забыли о гордыне и пребывают в должном смирении, на вход в Босфор и Дарданеллы навешен прочный замок.

* * *

Следующее десятилетие прошло в Европе под знаком революционных потрясений, вершина которых пришлась на 1848-1849 гг. Казалось бы, англо-русские отношения должны были вступить в полосу кризиса: Николай I двинул войска на подавление движения в Дунайских княжествах и Венгрии. Ничего подобного не произошло, Пальмерстон как представитель конституционной Англии вел себя чрезвычайно сдержанно в отношении жандармских действий царя. Карательной акции Высокой Порты и царизма в Молдавии и Валахии ни одна из держав не мешала. Прусский король Фридрих Вильгельм IV, австрийский император Фердинанд и сменивший его Франц Иосиф сражались с собственными подданными. Вторая республика во Франции одарила "людей 48 года" в Дунайских княжествах красноречивыми изъявлениями сочувствия, но пальцем о палец не ударила, чтобы им помочь. Великобритания не шевельнулась, а Пальмерстон, дважды отвечая на запросы в парламенте, оправдывал вступление царских войск в Молдавию и Валахию и выражал уверенность, что "российское правительство не имеет намерения посягать на Турецкую империю". Депутаты успокоились, больше их ничего не интересовало .

Пальмерстон в Палате Общин

Поход Паскевича в Венгрию и Трансильванию в 1849 г. тоже не повлек неприятностей для Зимнего дворца. Правда, в Англии общественность бушевала, а пресса публиковала обличительные статьи. Венгерские революционеры разве что не молились на британский кабинет, ожидая от него поддержки. Эмиссары революционной власти обещали корону независимой Венгрии одному из сыновей Виктории и все мыслимые блага, вроде режима наибольшего благоприятствования в торговле, порто-франко на Дунае и другие прелести. Но Пальмерстон стоял на страже британских интересов, а они требовали сохранения в целости и сохранности Габсбургских владений. Он говорил, сколь вредоносны любые посягательства на них: "Все, что может прямо или даже отдаленно и случайно ослабить или искалечить Австрию, низвести ее с положения держав первого порядка и превратить ее во второстепенную, явится большим несчастьем для Европы" . И в первую очередь, лишенная венгерского компонента, монархия не могла бы служить сторожевым псом на границе с Россией.

Николай I долго колебался, прежде чем принять решение об интервенции в Венгрию, сама экспедиция выдалась кровопролитной и затяжной, и Пальмерстон в разговоре с Брунновым обронил "случайную" фразу, которую тот поспешил передать в Петербург: "Так кончайте же скорее!". А влиятельный банк братьев Бернинг предоставил российской казне займ в размере 5 млн. ф.ст. (35 млн. руб.), без которого поход вообще мог не состояться. После подавления Венгерской революции Пальмерстон прислал царю поздравление, не забыв упомянуть в нем об "умеренности и великодушии, проявленных после победы" . Действительно, поведение российских войск отличалось человеколюбием и контрастировало со зверствами, чинимыми австрийской военщиной.

Но на светлый образ Пальмерстона, поборника справедливости и защитника угнетенных и обиженных, легла легкая тень. Удалить ее помогли два императора, Николай и Франц Иосиф, потребовавшие у Порты выдать скрывшихся в турецких пределах участников революции, в числе которых насчитывалось немало российскоподданных поляков. Особой настойчивости ни царь, ни кайзер не проявляли и, получив отпор с турецкой стороны, успокоились. Пальмерстон, однако, успел вмешаться в конфликт и продемонстрировать силу. Эскадра под флагом адмирала В. Паркера, в нарушение конвенции о Проливах, вторглась в Дарданеллы. Во время резких объяснений с Брунновым Пальмерстон сказал новое слово в географии, по его уверению, никакого нарушения не произошло, поскольку пролив будто бы начинается не у входа в него, а в самом узком его месте. На собеседника подобная трактовка впечатления не произвела, и он заметил: что позволено адмиралу Паркеру, позволено и адмиралу Лазареву, и он вполне может ввести свои корабли в Босфор. Такого оборота Пальмерстон не ожидал, и британские корабли без шума удалились из Дарданелл .

Но шум, и притом оглушительный, раздался на страницах газет. Частный эпизод был раздут не без участия Пальмерстона до размеров крупной дипломатической победы: "Мы заставили высокомерного автократа отказаться от его наглых претензий, мы заставили Австрию отказаться от возможности пролить потоки крови, мы спасли Турцию от угрозы быть растоптанной и доведенной до состояния абсолютной прострации". В Форин оффис потянулись делегации с поздравительными адресами стойкому борцу с континентальными ретроградами, в которых два императора, Николай I и Франц Иосиф, именовались "безжалостными тиранами", "одиозными и отвратительными убийцами" . Репутация Пама в общественном мнении была восстановлена. Правда, он получил серьезное замечание от королевы Виктории - какое Британии дело до каких-то беженцев? Но к выговорам с высоты трона министр привык.

Не проявляли должной скромности греки. Афины явно метили на роль объединителя всех греческих эллинов. Широкое распространение в королевстве получила Мегали (Великая) идея, предусматривавшая слияние всех греков в едином государстве и явно заключавшая взрывоопасный заряд. Жители находившихся под британским управлением Ионических островов проявляли склонность к присоединению к Греции. Королевство становилось возмутителем спокойствия на Балканах. Пальмерстон решил подвергнуть греков публичной порке, раздув до гомерических размеров досадный, но в сущности малозначительный инцидент.

На Пасху 1847 г. толпа афинян ворвалась в дом некоего Давида Пачифико и учинила в нем дебош (сам он с семьей скрылся на втором этаже и не пострадал). Пачифико, иудей по вероисповеданию, считался уроженцем Португалии и занимался мелким ростовщичеством. Он обратился в суд с иском о возмещении убытков - поломана кровать, другая мебель, исчезли 15 книг, - всего на сумму 12,5 тыс. драхм (500 ф.ст.). Сумма представлялась явно завышенной. Но тут обнаружилось, что он родился на скале Гибралтар и посему является подданным британской короны, и дело приняло грозный для афинского правительства оборот: оскроблен гордый бритт! Пачифико оказался человеком сообразительным и пересчитал свои убытки. Кровать была оценена так, будто на ней возлежал Наполеон или один из Людовиков, книги по стоимости приравнены к инкунабулам, он потребовал возместить ему потери за утрату земельного участка в связи со строительством королевского дворца и заявил о пропаже у него неких долговых обязательств португальского правительства (существование которых само оно отрицало). Сумма запрашиваемого составила 700 тыс. драхм, или 26 тыс. ф.ст.

Власти королевства имели неблагоразумие отвергнуть притязания, и тут разразился гром. Форин оффис присоединил собственные претензии к имевшимся у Пачифико в связи со спорами по поводу принадлежности некоторых мелких островов, а также возникшие по каким-то совершенно ничтожным казусам (так, греки по каким-то причинам продержали целые сутки в кутузке команду корабля королевского флота "Фаетом", и при этом исчезло весло с одной из шлюпок).

Как нельзя более кстати "освободилась" от прочих забот эскадра адмирала Паркера, и Пальмерстон поспешил направить ее к берегам строптивых эллинов (14 линейных кораблей, 730 пушек на борту, 8 тыс. матросов и офицеров), чтобы поставить их на соответствующее место. 17 января 1850 г. посланник Вайз в сопровождении адмирала явился в правительственную резиденцию с грозным ультиматумом - в 24 часа дать согласие на удовлетворение всех британских претензий. Перепуганный премьер Ландос воззвал к милосердию. Нессельроде и его парижский коллега в мастерски составленных нотах призвали Лондон не забывать о международном праве, не злоупотреблять своим "гигантским превосходством на море", изобличали Пальмерстона в том, что он не признает "в отношении слабых иного закона, кроме своей воли " .

Они зря расточали красноречие. Пальмерстон шел напролом. Началась блокада греческого побережья, корабли англичан приступили к захвату "купцов" (всего - 47 судов), в Афинах стал ощущаться недостаток продовольствия, и правительство капитулировало, признав предъявленные ему требования. После этого Пальмерстон сменил гнев на милость и уменьшил сумму претензий в 200 раз, с 26 тыс. до 150 ф.ст.(!) .

Даже в Англии раздались смущенные голоса - и ради этой грошовой суммы Пальмерстон двинул к берегам Эллады флот, равный тому, с которым великий Нельсон разгромил французов в сражении у Александрии! Граф Стенли внес в верхней палате резолюцию с осуждением действия кабинета, он “испытал чувство сожаления и стыда, знакомясь с бумагами по "делу Пачифико": что за нагромождение глупости, что за растрата ложно используемой изобретательности”. Другие пэры поддержали Стенли, заметив, что под руководством Пальмерстона Англия рассорилась со всем континентом. Резолюция прошла, но она имела лишь моральное значение .

Пам решил принять вызов и дать бой оппонентам. 5 июня 1850 г. он выступил в палате общин. Говорил он больше пяти часов и завершил выступление на рассвете следующего дня. Царившие в Греции порядки он обрисовал самыми мрачными красками: страна - очаг смут, колыбель беспорядков, все спорные вопросы он интерпретировал в пользу Британии. Он воспел благословенную Англию как обитель спокойствия и твердыню демократии: "В то время как политическое землетрясение сотрясает Европу из конца в конец, в то время как мы видим поколебавшиеся, пошатнувшиеся и низринутые троны, поверженные и уничтоженные институты, когда почти во всех странах Европы гражданская война залила кровью землю - от Адриатики до Черного моря, от Балтики до Средиземноморья, эта страна представляет зрелище, делающее честь народу Англии и вызывающее восхищение человечества". Каждый британец может положиться "на бдительное око и твердую руку" правительства, которое "предохранит его от несправедливости и огорчений" . Гром аплодисментов покрыл последние слова. Правда, В.Ю. Гладстон в прениях, прерываемый негодующими возгласами, позволил себе усомниться в "восхищении человечества" перед эскападами Пальмерстона: "Создается впечатление, что благородный лорд преисполнен непреодолимой тяги к ссорам"; всем непослушным "объявляется слепая дипломатическая война". Но его не слушали. Палата общин солидным большинством голосов одобрила действия министра .

* * *

Между тем над головой Пальмерстона сгущались тучи. Его отношения с двором никогда не были безоблачными. Монарх, по конституции, должен был подписывать множество бумаг независимо от того, соглашался он с их содержанием или нет. Он имел также право быть заранее осведомленным о всех важных действиях кабинета. Паму не хватало терпения и выдержки, чтобы подавать на усмотрение королевы все нужные документы.

Летом 1846 г., после падения консервативного правительства Р. Пиля, вступив вновь в должность статс-секретаря по иностранным делам, Пам обнаружил, что аудиенции с глазу на глаз у королевы прекратились. На беседах стал присутствовать, вести записи и задавать вопросы принц Альберт, человек весьма образованный и чрезвычайно трудолюбивый, тяготившийся своим чисто протокольным положением и проявлявший особый интерес к внешней политике - сочинение меморандумов по вопросам международных отношений составляло его любимое занятие. На беду Пальмерстона, королева особенно придирчиво стала относиться к его докладам, требуя подробной информации, и адресовала ему вежливо-колкие записки с напоминанием о пренебрежении конституционными обязанностями. Виктория желала знать, на что она заранее давала согласие. Но через Форин оффис в год проходит 28 тыс. бумаг, поди разбери, какая из них интересует ее величество. Пальмерстон приносил требуемые извинения, но исправляться не спешил (а может быть, и не мог в силу большой самостоятельности).

Королева сочла, что статс-секретарь по иностранным делам слишком поспешно признал в 1848 г. Французскую республику. Громкий скандал произошел в 1849 г. в связи с приездом в Лондон австрийского фельдмаршала Гайнау, по прозвищу "Гиена", "прославившегося" чудовищной жестокостью при расправах над революционерами. Гайнау решил посетить пивное заведение господ Беркли и Перкинса. Посетители его узнали, обрушили ему на голову копну сена, вываляли в грязи и отбросах, пока не нагрянула полиция. Пальмерстон принес требуемые извинения, но выразил при этом мысль, что Гайнау не следовало появляться в Англии. Ознакомившись с опозданием с содержанием письма, Виктория возмутилась подобным афронтом по отношению к представителю дружественной Австрии. Письмо пришлось отзывать и вычеркивать неугодный королеве пассаж . Пальмерстон решил принять, частным путем, вождя венгерской революции Л. Кошута. Снова выговор с высоты трона. Чаша монаршьего терпения переполнилась в октябре 1851 г. Тогда президент Франции Луи Наполеон Бонапарт произвел государственный переворот и установил свою диктатуру. Пальмерстон в беседе с послом А. Валевским выразил понимание происшедшего. Королева переворотов не одобряла и настояла на отставке неисправимого статс-секретаря.

Из идола толпы он превратился в страдальца-мученика, и с разных сторон получал выражения соболезнования. А недруги торжествовали: Паму - за 65 лет, в прежнее ведомство он уже не вернется, наконец-то "отродье дьявола" удалось согнать с насиженного места. Но рано они поставили на нем крест. Уже через год, при очередной министерской пертурбации, Пальмерстон занял пост министра внутренних дел в коалиционном правительстве графа Дж. Абердина и занялся разработкой кодекса фабричных законов, предусматривавшего запрет приема на работу детей до 10-летнего возраста, тогда и это считалось прогрессом. Он задумал ограничить роль пабов в жизни общества, считая их "притонами для воров и школами для проституток", и пропагандировал потребление любимого напитка в кругу семьи. Но ничего у него не получилось.

Подошел 1853 г., принесший обострение франко-русского конфликта вокруг Святых мест в Палестине и закончившийся войной, вошедшей в историю под именем Крымской. Крымская эпопея - единственное общеевропейское столкновение с участием России, Турции, Франции, Великобритании, Сардинии и на дипломатическом фронте Австрии за 100 лет, разделявших наполеоновскую эпоху и первую мировую войну (1815-1914 гг.).

Казалось бы, ничто не предвещало подобного бедствия. Россия ни к одному из своих будущих противников не имела территориальных претензий. Зоной тревог и противоречий являлись Балканы, но здесь Великобритания развернула успешное наступление на российские позиции и утверждала свое влияние, не прибегая к оружию.

Однако стечение случайностей и личностный фактор играют в истории немалую роль. Обосновавшийся на французском престоле император Наполеон III Бонапарт жаждал утвердить свою власть и повысить престиж в глазах подданных, наиболее эффектно достичь этого можно было, выиграв войну - реванш с Россией, где в 1812 г. погубил свою армию его великий дядя. Спровоцировать конфликт являлось делом техники. Французы извлекли из архивов султанский указ 1740 г., предоставлявший католическому духовенству заботу об уважаемых храмах Иерусалима и Вифлеема, и настояли на восстановлении его действия. Православный причт, представлявший громадное большинство "восточных христиан", был возмущен. Вмешалась российская дипломатия: в условиях стремительной утраты влияния единственной точкой опоры самодержавия оставалось право царей на покровительство православным.

Неуклюжий и скандальный фасад миссии А.С. Меньшикова в Стамбул весной 1853 г. заслоняет тот факт, что, во-первых, была достигнута договоренность об отправлении служб того и другого духовенства в уважаемых храмах и, во-вторых, что самодержавие отбросило мысль о расширении своего права покровительства и по сути дела настаивало на подтверждении условий Кючук-Кайнарджийского договора 1774 г., позволявшего давать султану советы, но не обязывавшего их принимать .

Великий везир Мустафа Решид паша с подсказки британского посла отклонил эту претензию, расценив ее как вмешательство во внутренние дела Турции. Оборонительная в сущности позиция российской стороны была представлена западной общественности как агрессивно-наступательная. Для императора Николая I, мнившего себя первым монархом Европы, отказаться от ставшего почти фикцией права на покровительство единоверцам означало признать себя политическим банкротом, которым он в действительности и являлся. Царь предпочел войну, заранее обреченную на неудачу, ибо не могла отсталая крепостническая Россия одолеть передовую Европу.

Пальмерстон вполне закономерно очутился в стае британских ястребов и изобличал склонного к колебаниям Абердина: "Нашу позицию тактичного и покорного выжидания у задней двери, в то время как Россия с неистовыми и наглыми угрозами ломится в дом, я считаю глупой" . О действиях правительства, членом которого он являлся, Пам судил неоправданно строго. Весной 1854 г. Франция и Англия объявили России войну. Лорд Генри Джон дал волю своему пылкому воображению в частном письме Д. Расселу, обрисовав в нем свою "светлую идею" в виде расчленения России по мирному договору: Аландские острова и Финляндию следовало возвратить Швеции, Остзейские провинции (Прибалтику) передать Пруссии, восстановить Польшу, Молдавию, Валахию и устье Дуная уступить Австрии, Ломбардию и Венецию либо сделать самостоятельным государством, либо слить с Пьемонтом, Крым и Грузию вернуть Турции, "Черкесию" поставить под сюзеренитет султана .

Воплотить такое в жизнь можно было, разве что загнав русских за Урал, союзники же застряли в Севастополе. Тем не менее советская историография на полном серьезе считала плод разыгравшегося воображения человека, тогда формально к внешней политике непричастного, определением целей войны. Отдал дань традиции и автор этих строк. На самом деле Абердин, ознакомившись с творением коллеги, заметил: Пальмерстон планирует 30-летнюю войну, да и сам автор, заменив Абердина на посту главы правительства, начисто забыл сочинение по причине его полной нереальности. Письмо интересно другим - лорда Генри Джона обуревали не заботы о сбережении Османской империи, а мысли о подрыве имперских позиций России на Балканах и в Европе в целом.

Пам, прослужив в военной канцелярии почти два десятка лет, остался весьма наивным в подходе к стратегии и воображал, будто при "60-тысячном английском и французском войске в Крыму, при поддержке флота, плюс успешные операции в Грузии и Черкесии - веселое Рождество и счастливый Новый год обеспечены" .

На самом деле все вышло по-другому. Британская армия в течение полувека находилась под командованием герцога Веллингтона, застывшего, в смысле стратегии и тактики, на уровне начала века. Солдат вербовали по найму. Процветала палочная дисциплина. "Привычка солдат к пьянству воспринималась британской общественностью как профессиональная болезнь" . Сохранился средневековый обычай покупки офицерских должностей, в гвардии за них выкладывали целые состояния. "Служить" можно было, ничем себя не утруждая. Войсками в Крыму командовал лорд Раглан, смолоду участвовавший в битве при Ватерлоо и потерявший в сражении руку. Затем он десятки лет прослужил в канцелярии военного министерства. У сменившего его генерала Симпсона никто даже не подозревал наличия полководческих дарований. Прибывшие в Крым англичане в эполетах потрясли более опытных французов обилием привезенного имущества. Личный обоз герцога Кембриджского занимал 17 повозок. Лорд Кардиган обедал и ужинал на собственной яхте. В. Гриффит из полка серых шотландцев привез с собой повара-француза. Некоторые офицеры захватили с собой лошадей, предназначенных для охоты. Лорд Джон Пейджет тяжелую для экспедиционного корпуса зиму провел в свадебном путешествии.

А с другой стороны, обнаружились абсолютная некомпетентность интендантской и санитарной служб и высокая степень жульничества и казнокрадства поставщиков. Приведем сведения, почерпнутые из британских источников: "Апатия и неведение в департаментах, ведавших снабжением, способствовали профессиональному мошенничеству поставщиков... сапоги и шинели приобретались слишком малых размеров, большой груз состоял из обуви исключительно на левую ногу, десять тысяч пар носков годились только для детей". На набережной в Балаклаве "мука, высыпавшаяся из мешков, лежала сырыми кучами, тут же валялись мешки с амуницией, колья для палаток, куски дерева, бочки с гниющим мясом и с горохом - все вперемешку. Кипы одежды, в которой ощущалась острая нужда, брошены в грязь". 14 ноября 1854 г. на Черном море разыгрался шторм, разбивший больше 20 судов. На одном лишь "Принце" затонуло 40 тыс. пар обуви. 1 декабря генерал Лукан сообщил, что кавалерийская дивизия, как таковая, перестала существовать из-за падежа конского состава .

В Крым приехал первый военный корреспондент, блестящий журналист В.Г. Рассел, представлявший газету "Таймc". Поступавшая от него информация свидетельствовала о безрукости и безответственности командования и бедственном положении солдат. 25 ноября газета сообщала: "Дождь льет, небо - как чернила, ветер завывает над содрогающимися тентами; окопы превратились в канавы, в палатках - вода на фут глубиной, у людей нет ни теплой, ни непромокаемой одежды; по 12 часов в сутки они проводят в траншеях, создается впечатление, что ни одна душа не заботится ни об их удобствах, ни даже об их жизни". "Таймc" предрекала, что, если так будет продолжаться, "на костях 50 тыс. британских солдат" уцелеют лишь командующий и его штаб.

Газета ошиблась: лорд Раглан до весны не дожил. В январе 1855 г. в экспедиционном корпусе больных, раненых и обмороженных насчитывалось 23 тыс. человек, но 11 тыс. здоровых оставалось в строю .

В Англии царило возмущение. Гнев общественности обрушился на премьер-министра Абердина. А Пальмерстон рвался к власти. Как член кабинета он не мог открыто критиковать его деятельность и выбрал иной путь достижения цели, подав в отставку под каким-то надуманным предлогом. Его уговорили вернуться в правительство, но у публики создалось впечатление - честный патриот не желает мириться с царящим разгильдяйством, желаемого эффекта он добился. На бурных митингах ораторы восклицали: нужен вождь. И из толпы раздавались крики: Пальмерстон!

20 января 1855 г. радикал Ребек выступил в палате общин с запросом: "Армия дошла до состояния, терзающего сердце нации... войска - без крыши над головой, без одежды, без пищи и без амуниции. Из 54 тыс. солдат, снаряженных, как никогда, осталось 14 тыс." Из них лишь 5 тыс. здоровых. Кавалерии не существует, последние оставшиеся лошади используются как тягло.

Выступавшие в прениях, длившихся 10 дней, добавили немало черной краски в обрисованную Ребеком мрачную картину. Приведем здесь лишь свидетельство А. Стаффорда о состоянии госпиталя в Балаклаве: грязь, спертый воздух; подушек и простыней нет; одеяла от умерших и заразных переходят к вновь поступившим больным; люди валяются на полу - совсем поблизости есть кровати, но "некому" их принести . Кабинет Абердина потерпел сокрушительное поражение в палате и ушел в отставку. Королева попыталась было изыскать министерскую комбинацию без Пальмерстона во главе правительства, но неудачно. 6 февраля он "целовал руки" и стал первым лордом казначейства и премьер-министром. Недруги были в раздражении, в частности Дизраэли охарактеризовал его как "старого размалеванного шута, глухого, слепого, со вставными зубами, которые грозят вывалиться, когда он говорит" .

Старческие немощи Пальмерстона оппоненты сильно преувеличивали: перешагнув порог 70-летия, он сохранял бодрость и работоспособность и взял себе еще портфель военного министра.

Вместе с весенним солнцем в начале 1855 г. наладилось снабжение, в Соединенных Штатах удалось приобрести 100 тыс. винтовок Минье, в лагере под Севастополем вновь возрождался боевой дух.

В феврале того же года скончался Николай I, что породило надежду на скорое замирение, как обнаружилось ложную, его сын Александр не пожелал начать царствование с капитуляции. Грянула новая беда - несмотря на обуревавший британского обывателя патриотизм, идти под пули он не спешил. Кампания рекрутского набора провалилась, недостача кадров достигла 40 тыс. По старому обычаю следовало нанять иностранцев, лучше всего целую армию со штабом, чтобы не тратить время на ее подготовку. Взор Пальмерстона остановился на испанской - 60 тыс. солдат и офицеров хватит с избытком. Но в Мадриде ему отказали. Пам задумал тогда заполучить сардинское войско. Однако глава туринского кабинета граф Б.К. Кавур вынашивал иные планы. Он хотел ввести маленькую Сардинию в "концерт" великих держав, для чего надлежало вступить в Крымскую войну. Воевать следовало на правах союзника, а не наемника, и Кавур отказался принять щедрую британскую субсидию и взял деньги в качестве займа, подчеркивая самостоятельность своей страны. Итальянская дивизия в 15 тыс. штыков отправилась под Севастополь погибать в чужой и неведомой России. А британцам пришлось заняться неприятным и хлопотливым делом вербовки наемников поодиночке - в портах и на кораблях, в обход местных законов. Удалось организовать турецкий легион с английским офицерским составом.

27 августа (8 сентября) 1855 г. французы после кровопролитного штурма взяли Малахов курган, ключ к обороне Севастополя. Англичане атаковали "Большой редут" (третий бастион): "Наступающие не выдержали огня русских и залегли; они были прижаты к земле... Через несколько минут они повернули и бросились назад, к своим линиям, оставив две с половиной тысячи товарищей убитыми и ранеными. Таков был бесславный конец осады" . В тот же вечер российские войска покинули южную часть города и перебрались на северную сторону. На том военные действия фактически прекратились, вторгаться на просторы России охотников не находилось.

А перед Пальмерстоном возникла угроза мира. Император Наполеон, уложив под Севастополем почти 100 тыс. солдат, счел, что натаскал достаточно каштанов из огня в интересах британцев. На континент отправился глава Форин оффиса Дж. Кларендон - на разведку и с целью побудить союзников к новым военным усилиям (октябрь-ноябрь 1855 г.). В письмах жене он выразил всю степень своего разочарования и возмущения: не надо скрывать от себя - окончание войны "будет столь же популярно во Франции, как оно непопулярно у нас"; "эти французы рехнулись на почве страха и жульничества. Боюсь, что император столь же деморализован, как и его правительство" . Пальмерстон выступил было в свойственном ему задиристом духе - Великобритания-де и одна с помощью Турции навяжет свою волю зарвавшимся московитам. Декларация не произвела ни малейшего впечатления. Пришлось смириться.

На мирном конгрессе первый британский делегат, тот же Кларендон, выступал в роли главного ястреба, а Луи Наполеон и его министр иностранных дел Валевский приняли голубиное обличье. С их помощью А.Ф. Орлову удалось отбиться от некоторых притязаний экстремистов - от нейтрализации не только Черного, но и Азовского моря, срытия укреплений Николаева, от требования о разрушения фортов вдоль Кавказского побережья.

Не следует преувеличивать значения французских услуг - Парижский договор от 16 марта 1856 г. был безмерно тяжел, а в некоторых аспектах даже унизителен для России. Самодержавие отказалось от покровительства над Молдавией, Валахией и Сербией, от особых прав в отношении христианских подданных султана, которые были поставлены под коллективную гарантию держав. От Российской империи была отторгнута Южная Бесарабия, великую страну лишили доступа к водной артерии Дуная с явным расчетом установить контроль неприбрежных государств над навигацией по реке. Трактат подтвердил установленный конвенциями 1840 и 1841 гг. запрет на проход военных судов через Босфор и Дарданеллы. Россия и Турция лишились права содержать свои эскадры на Черном море. Запрет всей тяжестью обрушился на Россию, ибо флот под флагом полумесяца можно было за пару суток перебросить из Средиземного моря на север через Проливы. Россию лишили возможности защищать свои берега.

Британский кабинет, не выиграв ни одной решающей битвы, добился тем не менее от самодержавия отказа от преимуществ, завоеванных в четырех войнах (1768-1774, 1787-1791, 1806-1812, 1828-1829 гг.). И все же мир был встречен в Англии прохладно и даже критически. По словам биографа Пальмерстона, невозможно было удовлетворить "разъяренную публику и ее воинственную и черносотенную прессу". Газета "Сан" вышла в день подписания трактата в траурной рамке . Но Пальмерстон получил все же голубую ленту высокого Ордена Подвязки.

Постепенно страсти улеглись, оценки стали более взвешенными, когда же наступила пора серьезных исследований, они превратились совсем уж в мрачные и нелестные для зачинщиков крымского побоища: война ненужная, бесславная, провальная и даже глупая . Учиненное в Париже урегулирование не выдержало испытания временем и развалилось через 15 лет, его главные условия с точки зрения истории не имели перспективы. Так называемая нейтрализация Черного моря лишала Россию права содержать флот в его акватории, отнимала у нее возможность защищать свои берега и обеспечивать свою безопасность. По словам О. Бисмарка, "стомиллионному народу нельзя надолго запретить осуществлять естественные права суверенитета над принадлежащим ему побережьем" и подвергать его "невыносимым унижениям" . Отмена этого тягостного для страны условия стала приоритетной задачей отечественной дипломатии и произошла в 1871 г.

Вторая цель союзной дипломатии заключалась в стремлении сохранить в Юго-Восточной Европе власть и владения Османской империи. Для этого предполагалось проведение в Турции реформ по европейскому образцу, соответствующее обязательство фигурировало в трактате. Миротворцы мыслили стандартно, порядки, основанные на Коране и шариате, воспринимались ими как нечто, идущее от раннего средневековья и даже родоплеменного строя, изжившее себя. Подобная точка зрения имела широкое распространение. Видный ученый-славянофил Н.Я. Данилевский безапелляционно утверждал: "Магометанство закончило свою историческую роль" . Отсутствовало понимание того, в чем жизнь убеждает наших современников, - мусульманская среда живет по своим законам и обычаям, представления о конституционных началах, гражданских свободах и демократии ей чужды. Турецкие мусульмане не оценили предлагаемых им европейских ценностей и не желали признавать равноправия с "неверными". Реформистская вспышка не дала серьезных результатов. В той небольшой степени, в которой преобразования удалось внедрить, они пошли на пользу христианам, способствовали упрочению очагов их государственности, ускорению экономического развития, культурному подъему, укреплению самостоятельности, приближению к тому рубежу, за которым начинается независимость. И все это - при неутихающей ненависти к османскому господству и возросших возможностях борьбы против него.

В Дунайских княжествах поднялось движение за их унию. Решающий его этап пришелся на 1857-1861 гг. Пальмерстон как сторонник принципа статус-кво Османской империи выступил против. Дипломатия Австрии, Великобритании и Турции выступила решительно против объединения княжеств. Иной точки зрения придерживались представители Франции и Сардинии. Самодержавие имело благоразумие примкнуть к ним и привело с собой в лагерь сторонников унии Пруссию. Соотношение сил на международной арене сложилось в пользу держав, поддерживавших объединение. В 1861 г. на карте появилось новое государство - Румыния .

Коалиция противников России быстро развалилась, ее участники не только перессорились, но и передрались между собой: в последовавшее за Крымской войной десятилетие Франция единожды, а Сардиния (Италия) даже дважды воевала с Австрией.

В 1857-1859 гг. Пам был поглощен подавлением великого восстания в Индии. Одно время казалось, что британская власть здесь рухнет. Колоссальным напряжением сил с сипаями удалось справиться. О жестокостях карателей до сих пор напоминает картина В.В. Верещагина - повстанцев, привязанных к дулам орудий, разрывают на части артиллерийским огнем. Прекратила существование Ост-Индская компания, управление Индией перешло непосредственно к короне.

Одновременно Британия вместе с Францией вела вторую "опиумную" войну с Китаем - две державы требовали открыть порты и рынки Поднебесной для их товаров, включая и наркотики, отсюда и название войны. Результатом ее явились взятие и разграбление Пекина, сопровождавшееся разрушением императорского дворца, и подписание неравноправных договоров, по которым китайский рынок был завален товарами из Европы. Не успели смолкнуть пушки под Пекином, как внимание Пальмерстона переключилось на события в Новом Свете, где началась Гражданская война в Соединенных Штатах, формально - за сохранение единства страны, а в действительности - и за отмену рабства негров на юге. Казалось бы, все симпатии Пама, смолоду активного борца против работорговли, должны быть на стороне северян. Но симпатии - материя хрупкая, а государственный интерес - вещь весомая. Юг поставлял дешевый хлопок для британской текстильной промышленности. Лорд Генри Джон был склонен преувеличивать военный потенциал рабовладельцев, их первые легкие победы привели его в восторг. Вот если бы возобладали идеи сепарации, если бы утвердилась Конфедерация южан, индустриально слабая, поставляющая сырье в Англию и опирающаяся на ее мощь в противоборстве с Севером! Пальмерстон строил далеко идущие планы, один соблазнительнее другого. Азарт всегда увлекал его за пределы разумной сдержанности и осмотрительности. Так случилось и на сей раз.

В ноябре 1861 г. фрегат северян "Сан Джасинто" перехватил паровой британский пакетбот "Трент". На борту корабля обнаружили двух эмиссаров южан, коих и арестовали.

Пальмерстон возмутился - произошло вопиющее нарушение международного права, задержание и обыск нейтрального корабля, "янки живут в раю для дураков", их следует наказать. Пальмерстон и Кларендон составили ноту протеста в самом задиристом тоне. Принц-супруг Альберт, будучи тяжело больным, познакомившись с ней, пришел в ужас (так можно спровоцировать войну с Соединенными Штатами, в предвидении которой Пальмерстон уже отправил гвардию в Канаду), встал с предсмертного ложа (буквально!), отредактировал и смягчил тон послания. Разрыва удалось избежать, американцы прислали в семидневный срок объяснение, которое можно было представить как извинение, и освободили эмиссаров. Войны не произошло. Северяне опоясали южное побережье кольцом блокады, хлопок перестал поступать на фабрики Ланкашира, ткачей сотнями увольняли с предприятий. В последний раз тень войны нависла над двумя странами в связи с “делом «Алабамы»”. Построенный на британских верфях фрегат с командой из южан успешно крейсировал близ Азорских островов и пустил на дно немало судов под звездно-полосатым флагом. Но военное счастье уже прочно перешло на сторону Соединенных Штатов, и ссориться с ними не было резона. А позднее казначейству в Лондоне пришлось выплатить немалый штраф за лихое каперство "Алабамы".

1863 г. позволил Пальмерстону вновь обратиться к старому пропагандистскому арсеналу и выступить в защиту священных прав угнетенного народа: восстала Польша. Пам и возглавлявший тогда Форин оффис лорд Д. Рассел выступили против методов управления в "русской Польше" и жестокого усмирения повстанцев и заручились сотрудничеством императора Наполеона III и австрийского кайзера Франца Иосифа. 2 апреля 1863 г. три посла вручили вице-канцлеру A.M. Горчакову ноты протеста. Европейская общественность была взбудоражена, демарш получил моральную поддержку со стороны Испании, Португалии, Швеции, Нидерландов и даже Турции. В Петербурге опасались, что "дипломатический поход против России", по выражению С. Татищева, перерастет в нечто более серьезное - разрыв отношений с Европой, морскую блокаду и даже войну, к которой готовились.

С высоты прошедших полутора столетий опасения представляются преувеличенными. В.Г. Ревуненков писал: "Громоздкая колымага, именуемая европейское заступничество за Польшу, не имела никаких шансов сдвинуться с места" . Послы вручили Горчакову не идентичные, а разные по содержанию ноты. Три главных протестанта преследовали различные и несовместимые цели. Пальмерстон и Рассел требовали в своих демаршах возвращения Польше конституции, дарованной ей Александром I в 1815 г. При этом предавалось забвению то обстоятельство, что в ходе польского восстания 1830-1831 г. варшавский сейм официальным актом низложил с престола короля Николая (он же Император Всероссийский), и тем самым не царизм, а сами поляки порушили свою конституцию. Британская дипломатия стояла на страже системы международных отношений, заложенных Венским конгрессом 1815 г., звеном которых было Царство Польское в составе Российской империи, и пыталось восстановить то, что рухнуло в пламени восстания еще в 30-е годы. Европейская общественность о всех связанных с польским вопросом юридических тонкостях и исторических деталях не ведала, негодовала и изобличала самодержавие в нарушении принятых на себя обязательств, в произволе и жестокости.

Наполеон III преследовал совершенно иные цели, нежели Пальмерстон. Он хотел раздуть конфликт до стадии большой войны во имя сокрушения той системы, в защиту которой выступал Форин оффис. И воевать он собирался в первую очередь не против России, до которой было далеко, а против российской союзницы Пруссии, желая, по крайней мере, утвердиться на левом берегу Рейна.

Участие австрийских правителей в числе трех протестантов логическому объяснению не поддается: видимо, сопротивляться соблазну свести счеты с самодержавием не было сил.

На долю князя Горчакова выпала трудная и неблагодарная задача - создавать дипломатическое прикрытие расправам над повстанцами, сочетая твердость с гибкостью маневра.

Лорд Рассел, выступая в мае 1863 г. в парламенте, первым отмежевался от зачинщиков войны, к которым его до того совершенно ошибочно причисляли: "Что за Польшу вы желаете восстановить? Должна ли она включать в себя Познань и Галицию?". Ничто не может быть более чуждым намерениям английского правительства. Оно ограничится представлениями, которые требует от него достоинство Англии. Посол Нэпир заверял Горчакова, что протестные ноты - всего лишь "гуманная манифестация", за которой ничего не последует.

Создается впечатление, что Пальмерстон от событий отставал. До российской дипломатии дошли сведения, что он предложил кабинету добиваться восстановления "отдельного и независимого королевства Польского" в границах 1815 г. с присоединением к нему города Кракова. Коллеги инициативу премьера не поддержали ввиду полной ее нереальности .

Поляки, неизменно терпя поражение в открытых боях с армией, собирали свои силы вновь и вновь, что создавало ложное впечатление об их неодолимости. Протестная троица продолжала нотную кампанию, движение солидарности с повстанцами не затихало. Жонд народовый 10 мая выступил с манифестом, подтвердив в нем, что намерен отторгнуть "от Москвы" литовские, белорусские и украинские земли, некогда входившие в состав Речи Посполитой. Шовинистическое жало еще раз вылезло из программного мешка повстанцев. Горчакову оставалось констатировать: "Мятежники не требуют ни амнистии, ни автономии, ни более или менее широкого представительства. Даже безусловная независимость Царства Польского была бы для них не более чем ступенью для достижения дальнейшей цели - владычество над провинциями, в которых огромное большинство населения - русское, расширение пределов Польши до двух морей" .

Охотников воевать ради этого среди их британских доброхотов не находилось. Влиятельная газета "Таймc" отмежевалась от Наполеона: "Мы вместе с Францией втянулись в дипломатическую игру. Но разве интересы Франции и Англии абсолютно идентичны?... Разве Франция не собирается завоевать границу по Рейну?... Разве не в наших интересах, как всегда, поддерживать европейское равновесие?". Явившихся в Лондон эмиссаров Жонда народового в Форин оффис не пустили; они попытались добиться аудиенции у королевы Виктории, за что получили суровую отповедь на страницах газеты "Тайме": "Нам угрожает Варшава, проникшая в Лондон. Эта легко возбудимая раса, которая в истории проявляла себя лишь как гроза и вулкан, нанесла оскорбление Форин оффису, теперь пытается завербовать на свою сторону королеву" .

Три европейских посла по инерции протестовали, но демарши становились все более невразумительными по содержанию. А ответы Горчакова становились все тверже. Восстание неожиданно быстро стихло, расправу творили в Польше - Ф.Ф. Берг, в Литве - Н.Н. Муравьев. Горчаков в дипломатической форме предложил протестантам не совать свой нос в российские дела. В конце концов перестал махать кулаками и Наполеон, а его посол в Петербурге в беседе с вице-канцлером сетовал: единственной целью Лондона являлось "рассорить нас с Россией, и этот великий результат достигнут" . Франко-российское сотрудничество по балканским делам расстроилось.

Налет увядания лежит на всей деятельности "позднего" Пальмерстона. Крымская война закончилась краткосрочным в связи со своей исторической бесперспективностью Парижским миром. В Восточном вопросе - цепляние за доктрину статус-кво Османской империи, обреченное на неудачу, противодействие освободительному движению балканских народов. Карательная экспедиция в Китай была по праву окрещена "опиумной" войной. Поддержка южан во время Гражданской войны в США закончилась провалом. Позиция во время польских событий 1863 г. обернулась большим обманом повстанцев.

Старый Пам утратил способность геостратегического видения и предвидения, к балансу сил в Европе он подходил с мерками первой половины XIX столетия. Начиналось объединение Германии "железом и кровью", предвещавшее полный перекос континентального равновесия, а Пальмерстон твердил: "Нынешняя Пруссия слишком слаба, чтобы в своих действиях быть честной и независимой. И, принимая во внимание интересы будущего, крайне желательно, чтобы Германия, как целое, сделалась сильной, чтобы она оказалась в состоянии держать в узде честолюбивые и воинственные державы, Францию и Россию, которые сжимают ее с запада и востока" . А преемникам Пама пришлось ломать голову над тем, как бы удержать "в узде" стремительно набиравший силы рейх.

В 1864 г. разразился кризис, связанный с герцогствами Шлезвиг и Голыптейн. Оба они были связаны династической унией с Данией. В 1863 г. король Фредерик VII Ольденбург утвердил новую либеральную конституцию страны, распространив ее и на герцогства, и вскоре скончался, оставив после себя головоломный казус. На престол вступил Христиан IX Глюксбург, находившийся в родстве с прежним монархом по женской линии. А в Шлезвиге и Гольштейне действовал салический закон, признававший право наследования лишь в мужском поколении. Вдобавок ко всему Гольштейн являлся членом Германского союза. Ситуация сложилась запутанная и вполне удобная для того, чтобы вмешаться в датские дела, чем воспользовался прусский министр-президент, тогда еще просто господин Отто фон Бисмарк, спровоцировав с Данией войну, к которой присоединились австрийцы. Коалиция легко одолела слабую неприятельскую армию.

Европейские лидеры в растерянности наблюдали за происходящим, не сумев уладить дело мирным компромиссом. В таком же состоянии пребывала и британская дипломатия, Пальмерстон не смог оценить шлезвиг-гольштейнское дело "по причине неспособности старца следить за меняющимся миром", замечал его биограф . На смену былой проницательности пришли предвзятость в суждениях и упрямство в отстаивании изживших себя взглядов. Пруссию он продолжал считать "орудием в руках Австрии", ее армию - слабой и обреченной на поражение, а ее общественность - состоящей из романтически настроенных студентов и мечтательных профессоров. И Отто фон Бисмарк вполне невозбранно присоединил к отечеству два герцогства, а заодно и графство Лауэнберг.

Во внутренней жизни почти десятилетнее пребывание старого Пама у власти (февраль 1855 - февраль 1858, июнь 1859 - октябрь 1865 г.) не ознаменовалось ничем замечательным и даже примечательным. Его стали именовать консервативным премьером либерального правительства. Он игнорировал раздававшиеся даже в рядах собственной партии призывы к расширению избирательных прав, утверждая, что управлять страной должны не массы, а собственность и интеллект. Среди либералов распространилось мнение - пока старый Пам жив, реформы не будет. Но к строительству нового военного флота он отнесся с энтузиазмом. Синопский бой 1853 г. стал последним сражением парусных кораблей. Участники Гражданской войны в США сделались свидетелями первой схватки мини-броненосцев "Мерримака" и "Монитора". Парусные красавцы - фрегаты быстро превращались в музейные экспонаты, их заменяли чадящие бронированные чудовища. Великобритании пришлось восстанавливать свое морское превосходство с нуля, но жезла Нептуна она из рук не выпустила.

Старческие немощи одолевали Пальмерстона, подагра мучила его неделями. Но приступ проходил, и он возобновлял верховые прогулки. Не отказывал себе и в радостях, доставляемых чревоугодием. Однажды спикеру палаты общин пришлось обедать в его компании. Лорд Генри Джон съел две тарелки черепашьего супа, порцию рыбы, по солидному куску жареной баранины и свинины, блюдо из фазана, пудинг, желе из фруктов, апельсин и персик. Сотрапезник счел нужным вспомнить, что в преклонном возрасте желательно соблюдать умеренность в еде. Премьер ответил, что всегда следовал этому мудрому правилу. Он не сдавался, и во время парламентских каникул к нему по-прежнему привозили многочисленные коробки с деловыми бумагами. Случалось, однако, он засыпал над ними.

Последнюю в своей жизни осень Пальмерстон провел в поместье леди Эмили Брокет. Он простудился, слег в постель и 18 октября 1865 г. скончался. Его последним предсмертным видением было заседание парламента. Дежуривший у его ложа врач уверял, что за минуту до кончины Пам прошептал: "Вот статья 98 - вернемся к тексту". Temperley H. Webster Ch.K. 361; PD, v. 1ll, p. 1316; 56. 68. Нарочницкая Л.И. Россия и войны Пруссии в 60-е гг. XIX в. М., 1960, с. 72.

69. Pemberton W.B. Op. cit., p. 332.

70. Gueddella Ph. Op. cit., p. 399, 405.

Памятник Пальмерстону у здания Парламента в Лондоне

И Кембридже . Так как в качестве ирландского пэра он не имел доступа в палату лордов , то баллотировался в 1804 г в палату общин от Кембриджского университета, но без успеха; в 1807 г стал депутатом от одного из «гнилых» местечек . Тотчас же Портленд назначил его младшим лордом Адмиралтейства . Через несколько месяцев Пальмерстон произнёс речь в защиту бомбардировки Копенгагена ; не находя возможным оправдывать этого акта насилия соображениями нравственного свойства, он тем не менее находил его необходимым и полезным ввиду угрожающих планов Наполеона . Пальмерстон не обладал выдающимся ораторским талантом; во время речи он часто останавливался, с трудом приискивал слова, но всегда хорошо владел предметом речи, умел искусно пускать в ход иронию и сарказм , и в общем производил сильное впечатление.

Секретарь по военным делам

Речь сразу выделила Пальмерстона, и в 1809 г. Персиваль, формируя министерство, предложил Пальмерстон должность канцлера казначейства. Пальмерстон имел редкое благоразумие отказаться, ссылаясь на полное незнакомство с финансами и на то, что он только однажды выступал в палате общин, и удовольствовался местом секретаря по военным делам без права голоса в кабинете; в этой должности он оставался почти 20 лет (1809-1828), не пользуясь политическим влиянием, но привлекая к себе общие симпатии своим трудолюбием, энергией и добросовестностью. Кроме государственной службы, он занимался в это время писанием стихов, не имеющих серьёзного значения.

Несмотря на то, что он был главой либеральной партии, политика его внутри страны отличалась большой умеренностью и осторожностью; он противодействовал всем демократическим требованиям радикалов. В 1858 г, по поводу покушения Орсини на жизнь Наполеона III , Пальмерстон предложил билль о заговорах; билль этот вызвал сильное недовольство, так как в нём увидели, и не без основания, с одной стороны сервилизм по отношению к Наполеону, с другой - стремление подавить свободу личности в Англии. Пальмерстон должен был уступить своё место лорду Дерби , но в следующем же году вторично сформировал кабинет. До самой смерти Пальмерстон сохранял юношескую бодрость и энергию (в 1863 году 79-летний Пальмерстон, известный дамский угодник, был соответчиком по одному бракоразводному делу), вместе с замечательным здоровьем, и умер после очень непродолжительной болезни. Смерть его была встречена как национальное несчастье. Пальмерстон стал четвёртым лицом, не принадлежавшим к королевскому дому, удостоенным государственных похорон в Вестминстерском аббатстве (после Исаака Ньютона , Горацио Нельсона и герцога Веллингтона). Брак, заключённый им в 1839 г. с вдовствующей графиней Каупер, сестрой премьер-министра лорда Мельбурна, остался бездетным (хотя, по слухам, он был отцом одной из дочерей своей будущей жены, рождённых ей ещё в предыдущем браке). В 1876 г. ему была воздвигнута бронзовая статуя в парламентском сквере в Лондоне.

Библиография