То что вечно человечно как понять. Анализ стихотворения Фета «Целый мир от красоты

Афанасий Афанасьевич Фет (1820-1892)

Две Вселенные А.А. Фета

Поэтическая деятельность Фета начинается в 1840-х гг. и продолжается до начала 1890-х. Таким образом, творчество Фета соединяет оба периода литературного процесса второй половины XIX века. Лирика Фета запечатлевает логику движения сознания человека второй половины XIX века, несмотря на то, что поэт никогда не обращался к социальным проблемам столетия. Даже собственная биография осталась за пределами его творчества. Мы можем говорить о биографии духа. Свою поэтическую позицию Фет сформулировал в самом начале пути в стихах 1843 года «Я пришел к тебе с приветом».

В то время, когда в литературе формировалось новое направление «натуральной школы», призывающее изображать прозу жизни, Фет отстаивал право поэта «петь то, что не знает», что только зреет. Эта неясность, незавершенность поэтической мысли могла быть поддержана сторонниками «чистого» искусства и никак не «новой» поэзией. В 1850-х гг. Некрасов опубликует свои поэтические декларации, где сформулирует закон нового поэта – проповедовать любовь «враждебным словом отрицанья». На это поэтическое заявление Фет откликнется спустя три десятилетия стихотворением 1887 года «Муза». Стихотворение начинается скрытой реминисценцией из Некрасова.

Ты хочешь проклинать, рыдая и стеня,

Бичей подыскивать к закону,

Поэт, остановись! Не призывай меня, -

Зови из бездны Тизифону.

Заканчивается утверждением того, что суть поэзии «исцелять от мук», но не тех бытовых, социальных, исторических, а от мук, которые посылает человеку его дух, стремящийся вырваться на свободу из телесных тенет. Это совсем другое мученье Фет называет «радостью страданья». Поэзия есть высвобождение духа. И в этом ее единственная задача и цель.

Еще раньше в 1850-х гг., когда в журналах разразился спор между поэзией «чистой» и «тенденциозной» Фет уже создал свою «Музу» (1854), которую нельзя в полной мере отнести к поэзии «чистой».

О нет! Под дымкою ревнивой покрывала

Мне музу молодость иную указала:

Отягощала прядь душистая волос

Головку дивную узлом тяжелых кос;

Цветы последние в руке ее дрожали;

Отрывистая речь была полна печали,

И женской прихоти, и серебристых грез,

Невысказанных мук и непонятных слез.

Какой-то негою томительной волнуем,

Я слушал, как слова встречались поцелуем,

И долго без нее душа была больна

И несказанного стремлением полна.

«Невысказанные муки», «непонятные слезы», «невысказанное» как боль души – вот что становится предметом фетовской лирики. Парадоксально, что предметом поэтического слова становится то, что не поддается высказыванию, перед чем бессильно слово. У Фета есть стихотворение, начинающееся этим парадоксальным утверждением «Я тебе ничего не скажу…» (1885), в котором поэт подчеркивает, что слово слишком грубо для передачи того состояния духа, который человек хочет выплеснуть из себя. Поиск слова, адекватного состоянию духа, идет на глазах читателя и в раннем 1843 года стихотворении «Я пришел к тебе с приветом…», и в позднем 1885 «Я тебе ничего не скажу…». Как в слове передать себя, то, как «песня зреет», «как сердце цветет»?

Слово Фета теряет свою прикладную точность и приобретает точность ассоциативную. Фет, исследуя сферу «невыразимого», словом говорит на языке музыки или на языке живописи импрессионизма.

При этом его лирика структурируется. В ней явно обозначается эволюция лирического «я», не похожего на все существующие в поэзии образцы. В лирике Фета обозначается вселенская модель бытия человека стихотворением «Целый мир от красоты…», написанном между 1874 и 1886 годами.

Первое четверостишие построено с нарушением грамматических норм.

Целый мир от красоты,

От велика и до мала,

И напрасно ищешь ты

Отыскать ее начало.

В первых двух строчках не хватает глагола, нет действия. Мы не знаем, что происходит с миром от красоты. Но отсутствие действия-движения создает масштабную картину целостности всего сущего от мала да велика. И это целое есть красота. Эти строчки можно прочесть и так, что красота – начало целостности мира, исток его, соединившая воедино великое и малое. Красота – основа целостности бытия.

В третьей и четвертой строках звучит тема человека. Человек пытается отыскать начала вселенной, разгадать загадку мироздания с момента своего появления в мире. И весь опыт существования человечества говорит о том, что тайны своей вселенная человеку не отдает.

Второе четверостишье начинается с подведения итогов поискам человека. Человек создал время, которым измеряет вселенную. Но за пределами возможностей человека лежит бесконечность. Она непостижима. Перед ней все усилия человека кажутся тщетными. Эти две строки делают само существование человека бессмысленным. Но уже третья и четвертая перечеркивают это и утверждают противоположное.

Что такое день иль век

Перед тем, что бесконечно?

Хоть не вечен человек,

То, что вечно, – человечно.

Вечность, победившая человека, существует только потому, что существует человек, ибо без него никто бы не знал о том, что она есть. Вселенная при всей объективности ее существования невозможна без человека. Без него она только бесконечная пустота.

Картина опустевшей без человека вселенной создается в стихотворении «Никогда» (1879). Его сюжет построен на возвращении человека в мир после смерти. Обратное движение из смерти в жизнь доказывает, что с уходом человека мир умирает, лишаясь своего живительного начала.

Куда идти, где некого обнять,

Там, где в пространстве затерялось время?

Вернись же, смерть, поторопись принять

Последней жизни рокове бремя.

А ты, застывший труп земли, лети,

Неся мой труп по вечному пути!

В таком устройстве мира нет места Богу и нет бессмертия. Со смертью человека уничтожается вселенная, вечность теряет свой смысл. Но при этом поэзия Фета лишена пессимизма, нот отчаяния. Напротив, даже в поздних стихах, таких, как «Еще люблю, еще томлюсь…» (1890), «Как трудно повторять живую красоту…» (1888) исход жизни представляется как последняя радость бытия.

Еще люблю, еще томлюсь

Перед всемирной красотою

И ни за что не отрекусь

От ласк, ниспосланных тобою.

В поэзии Фета две равновеликие вселенные: мироздание и человек.

Два мира властвуют от века,

Два равноправных бытия:

Один объемлет человека,

Другой – душа и мысль моя.

(«Добро и зло», 1884)

Первая существует как красота, которую воспринимать может только человек. В нем, как в «росинке чуть заметной» отражается «лик солнца». Драматизм существования человека в лирике Фета связан с ощущением того, что он не в силах преодолеть вечность, понять тайну бытия: «быть не мысли божеством». Но этот драматизм переживается без надрыва, без отчаяния. Человека не могут угнетать его «невольнические тревоги», потому что во вселенной своего духа он «парит, всезрящий и всесильный», не опускаясь до земной прозы. В название стихотворения «Добро и зло» поэт выносит проблему, волновавшую человека изначально. Современники Фета по-разному рассматривали ее. Например, для Чернышевского добро и зло – категории только социальные, они вне морали. Для Толстого и Достоевского добро и зло принадлежат области духа. Без их разрешения невозможно историческое бытие человека. Они суть драматического в жизни человека. Для Фета драма человека не в борьбе добра и зла в человеке, а совсем в другом.

Уже в ранней лирике Фета две его вселенные обозначаются в маленьких пейзажных зарисовках «Чудная картина…» (1842) и «Облаком волнистым…» (1843). В первом стихотворении создается картина вселенского покоя. Взгляд человека скользит от земли («белая равнина») к небу («полная луна») и обратно: «свет небес высоких» – «блестящий снег». Целостность, полнота мира в его незаконченности, в перетекании неба на землю, земли в небо. Эта вселенная существует объективно и «объемлет человека». Но тут же создается образ той, которую сотворяет человек. Он ощущает целостность и полноту объективного мира – «чудная картина! Как ты мне родна», – но с этой родиной связи непрочные, готовые вот-вот разорваться, и тогда чудо исчезнет. Одинокий бег саней разрушает картину вселенского покоя, как в стихотворении Лермонтова 1841 года «Выхожу один я на дорогу…» кремнистый путь, предстоящий человеку, нарушает идиллию мироздания.

Та же самая картина создается и в стихотворении «Облаком волнистым…». Но в нем драматичнее звучит одиночество человека.

Друг мой, друг далекий,

Вспомни обо мне!

Но драматизм пребывания во вселенной еще в полной мере не осмыслен человеком ранней лирики Фета. Названия стихов 1840-х – 1850-х гг., например, «Морской залив», «На лодке», «Горное ущелье», «Туманное утро», «Одинокий дуб» говорят сами за себя. Их герой ощущает себя в лоне природы. Этот мир существует для него. Он в нем, «как первый житель рая». И он центр вселенной.

Земля, как смутный сон немая,

Безвестно уносилась прочь,

И я, как первый житель рая,

Один в лицо увидел ночь.

Я ль несся к бездне полуночной,

Иль сонмы звезд ко мне неслись?

Казалось, будто в длани мощной

Над этой бездной я повис.

(«На стоге сена ночью южной…», 1857)

Человек играет с бездной, она захватывает дух, и он только предчувствует, что игра может стать роковой. В позднем стихотворении 1890 года «На качелях» он полностью постигает роковой ее характер.

Движение от неба к земле и от земли к небу, которое определяло пространство ранних стихотворений еще не драма, а только ее предчувствие. Драматичным оно станет в финале жизненного пути. «Страшная» близость земли и неба, отрадная в молодости, в финале воспринимается как рок, неизбежность которого заставляют все безрассуднее раскачиваться на доске-жизни, или играть жизнью.

Игра жизнью в ранних стихах не воспринимается как игра. Это естественное состояние живого существа в прекрасном мире. Вселенная фетовского человека еще не допускает ничего, мешающего проявлению восторга от красоты. В стихотворении «Я жду…Соловьиное эхо» (1842) радость переживания этого восторга не нарушается ничем. В смену состояний природного мира и мира человека не закралось еще тревожных нот.

Я жду…Вот повеяло с юга;

Тепло мне стоять и идти;

Звезда покатилась на запад…

Прости, золотая, прости!

Но в стихотворении 1886 года, повторяющем сюжет стихотворения 1842 «Жду я, тревогой объят…», состояние человеческой вселенной прямо противоположное. Если в раннем стихотворении «соловьиное эхо», «трава в бриллиантах», небо в звездах, человек – все это вместе источает радость бытия, то в позднем на всем лежит тень исчезновения. Песнь комара – плач. Падающий лист, полет жука, оборвавшийся, как струна, тревога в сердце человека от ожидания встречи, которая может и не произойти.

Тихо под сенью лесной

Спят молодые кусты…

Ах, как пахнуло весной!..

Это наверное ты!

Движущийся мотив всей лирики Фета, мотив огня, в позднем творчестве приобретает драматическое наполнение. Человек подобен звезде и, как звезда, сгорает во вселенной. Его жизнь – «огненная книга».

Пусть мчитесь вы, как я, покорны мигу,

Рабы, как я, мне прирожденных числ…

(«Среди звезд» (1876)

Она не измеряется датами смерти и рождения, хотя он раб этих от него не зависящих, «прирожденных числ», как звезды, которым тоже отведен свой срок. Истинная жизнь в «полете сердца», во внутреннем огне, заставляющем человека восхищаться красотой, творить. Но с течением жизни человек чувствует, как этот огонь угасает, как истончается его связь со вселенной, как гаснет написанная им «огненная книга».

Не жизни жаль с томительным дыханьем,

Что жизнь и смерть? А жаль того огня,

Что просиял над целым мирозданьем,

И в ночь идет, и плачет уходя.

(А.Л. Бржеской «Далекий друг, пойми мои рыданья…», 1879)

Весь драматизм поздней лирики поэта в восклицании «Я верить не хочу!» в то, что человек сгорает, что вдохновляющая красота мироздания его беспощадно сжигает, что «сердца бедного кончается полет одной бессильною истомой».

Я верить не хочу! Когда в степи, как диво,

В полночной темноте безвременно горя,

Вдали перед тобой прозрачно и красиво

Вставала вдруг заря

И в эту красоту невольно взор тянуло,

В тот величавый блеск за темный весь предел, -

Ужель ничто тебе в то время не шепнуло:

Там человек сгорел!

(«Когда читала ты мучительные строки…», 1887)

Поэзия Фета, казалось бы, никаким образом не прикасалась к историческим проблемам эпохи, за что его не раз упрекали такие маститые современники, как, например, Ф.М. Достоевский. Личная жизнь Фета с ее трагическими перипетиями не отразилась напрямую ни в одном из его поэтических творений. Но тем не менее мы можем говорить о том, что поэзия Фета в полной мере отражает бытие человека XIX столетия так же, как романы Достоевского и Толстого. Фет улавливает диалектику духа, так же, как Достоевский диалектику сознания, а Толстой диалектику души. Фет, как вся классика второй половины XIX века, погружен в проблемы самоопределения личности. Его человек воплощается не в делании социального блага, не в «разрешении мысли», а в чистом творчестве, в полете духа. И, подобно остальным героям литературы XIX века, в своем бытии переживает вечный путь человечества.

Фет А.А. Улыбка красоты / А.А. Фет. – М., 1995.

Исследования

Бухштаб, Б.Я. А.А. Фет. Очерки жизни и творчества / Б.Я. Бухштаб. – Л., 1990.

Скатов Н.Н. Некрасов и Фет / Н.Н. Скатов. // Скатов Н.Н. Некрасов. Современники и продолжатели. – М., 1986. – С. 151-197.

В чем же секрет лирики Фета? Почему именно она рождает, по словам К. И. Чуковского, ощущение "счастья, которое может доверху наполнить всего человека".

Фет обращен к вечным, общечеловеческим началам. Главная тема его лирики – красота. Сам поэт говорил: "Я никогда нс мог понять, чтоб искусство интересовалось чем-либо, помимо красоты". Поэтическим манифестом Фета называют следующие строки:

Целый мир от красоты,

От велика и до мала,

И напрасно ищешь ты

Отыскать ее начато.

Что такое лень иль век

Перед тем, что бесконечно?

Хоть не вечен человек,

То, что вечно, – человечно.

Вечны природа, человеческие чувства, искусство, и поэтому Фет обращен к ним. Поэт передает красоту окружающего его мира. Уже в первых сборниках отразилось это восприятие. Красота снежных просторов, неторопливое движение спокойного деревенского усадебного быта, гадания, тихие, неторопливые зимние вечера...

У Фета возникает особое эстетическое восприятие русской природы и русского быта. Русская зима, снега для него не дисгармоничные, цепенящие душу явления, а гармонично-прекрасные, живые, бесконечно изменчивые. Даже одиночество человека в родном ему мире не трагично. В стихотворении 1842 г. воссоздаются традиционные для русской литературы пространственно- временные приметы: русская зима, необозримо-беспредельная заснеженная равнина, лунная ночь. Человек связан с миром природы, и эта внутренняя связь определяет основную лирическую эмоцию: лирический герой ощущает свою сопричастность бытию, а потому находится в гармонии с окружающим миром.

Чудная картина,

Как ты мне родна:

Белая равнина,

Полная луна,

Свет небес высоких,

И блестящий снег,

И саней далеких

Одинокий бег.

Первые две строки задают настроение, в них звучит мысль о красоте мира и чувстве родства с ним. Затем через ряд предметных реалий воссоздается та "чудная картина", которую созерцает поэт, поэтому вторая часть стихотворения строится как перечисление примет ночного зимнего пейзажа (этим обусловлена безглагольность). Сначала (третья и четвертая строки) одна деталь следует за другой (равнина, луна). Взгляд лирического героя охватывает два беспредельных пространства, это взгляд снизу вверх, от земли (равнина) к небесам (луна). Последующие (пятая и шестая) строки не привносят никаких новых представлений, ведь упоминаются те же самые реалии (небо, равнина), но это обратная направленность взгляда – с неба на землю. Общая картина (обыденная, заурядная, узнаваемая, так как в ней воссозданы черты национального пейзажа, и это наводит на мысль, что красота заключена в повседневном, обыденном, привычном, надо только уловить это мгновение) наполняется светом, а вместе с тем и внутренним движением. Светит луна, светятся небеса, сам "блестящий" снег отражает свет небес, и фетовская ночь перестает быть знаком небытия, хаоса, она не повергает землю во мрак. И ночью мир оказывается светлым, живым, меняющимся, что подчеркивается еще и движением саней. Так, в финале стихотворения взгляд фокусируется на одной движущейся точке в беспредельном пространстве, а зимний пейзаж становится не безлюдным, а "очеловеченным": кто-то едет там, в беспредельной снежной равнине, чей-то взгляд выхватывает эту точку, мысленно следует за ней. Так у Фета оказываются связанными незримыми узами человек, природа, космос.

Первая часть стихотворения Фета насыщена оценочной лексикой ("чудная", "родная"), во второй части нет ничего, что выражало бы авторское отношение, поэтому важную роль играет цветовая символика, которая также служит выражению идеи гармонического единения человека с миром. В стихотворении нет мрака, потому что в нем царит белый цвет, который здесь является символом гармонии, чистоты, просветления.

Средоточием и одновременно "хранителем" красоты, по Фету, является искусство. Ряд стихотворений поэта представляет собой "ожившие" живописные полотна ("Золотой век" , 1856), скульптуры ("Диана ", 1847). Произведение искусства получает новую жизнь: когда на него направлен взгляд зрителя, как бы преодолевается его внешняя статика, "прорывается" та внутренняя энергия, которую выразил художник. Красота, воплощенная в творении, наполняет собой мир: она сказывается в душе созерцающего ее человека, отражается в самой природе. В стихотворении "Диана " Фет соединяет статическое и динамическое. Неподвижную статую он помещает в мир, наполненный движением: это и движение ветра, листьев, и колыхание водной глади. Однако и сам статичный предмет наполнен внутренним движением: "чуткая и каменная дева" (Фет использует антонимы как однородные определения) "внимала"; нагота "блестящая"; "мрамор недвижимый" белеет "красой непостижимой".

Со временем меняются представления Фета о том, что есть служение красоте. В 1870–1880-е гг. оно начинает осознаваться им как тяжкий долг. Красота уже не так светла, ее приходится добывать в страданиях. Эту перемену в мироощущении Фета почувствовал Л. Н. Толстой, который в 1873 г. на отправленное ему стихотворение "В дымке-невидимке..." ответил поэту: "Стихотворение ваше крошечное прекрасно. Это новое, никогда не уловленное прежде чувство боли от красоты выражено прелестно".

Афанасий Афанасьевич Фет - пожалуй, самый известный поэт-лирик. Его поэзия расцветала в 1840-ых годах и до сих пор цветет, хоть уже и прошло почти два века.

Его поэзия раскрывает нам незамеченные моменты от кустика травы до тишины. "Что за звук в полумраке вечернем? Бог весть,- То кулик простонал или сыч. Расставанье в нем есть, и страданье в нем есть, И далекий неведомый клич..."- его взгляд на мир, очень лиричен и внимателен.
У стиля его стихотворений переменчивое настроение. Например "Я пришел к тебе с приветом, Рассказать, что солнце встало, Что оно горячим светом. По листам затрепетало..." и "И в больную усталую грудь, Веет влагой ночной... Я дрожу.." - это совершенно два разных произведения, даже будто написаны двумя разными поэтами. По стихам можно понять, что Афанасий Фет - очень разноликий человек.
В стихах у Фета мне нравится лирика.Но не зависимо от этого мне больше всего нравится стих "Это утро, радость эта...". Обычно, в стихотворениях есть глаголы - в нем же - нет ни одного. Это объясняет нам, что не рассказывая о действиях предмета, мы все равно понимаем его насыщенность.

100 р бонус за первый заказ

Выберите тип работы Дипломная работа Курсовая работа Реферат Магистерская диссертация Отчёт по практике Статья Доклад Рецензия Контрольная работа Монография Решение задач Бизнес-план Ответы на вопросы Творческая работа Эссе Чертёж Сочинения Перевод Презентации Набор текста Другое Повышение уникальности текста Кандидатская диссертация Лабораторная работа Помощь on-line

Узнать цену

АФАНАСИЙ АФАНАСЬЕВИЧ ФЕТ

А.А. Фет пришел в литературу в 1840-е годы — время для русской лирики трагическое.

В 1837 г. не стало Пушкина; в 1839-м — Дениса Давыдова; в 1840-м — И. Козлова; в 1841-м на дуэли погиб Лермонтов; 1844 г. — в Италии скоропостижно скончался Боратынский; в 1846 умер Языков. Поэты-декабристы выключены из литературы, многие из них погибают в армии и ссылках (А. Одоевский, А. Бестужев и др.). Ф.И. Тютчев, стихотворения которого появились в последних номерах пушкинского «Современника», находится за границей и не печатается в России. Жив В.А. Жуковский, но и он находится вне основного литературного процесса.

Формула «Фет — поэт чистого искусства» настолько прочно вошла в ценностный обиход советского литературного обывателя, настолько прочно укоренилась в школьных и вузовских учебниках

по русской литературе, что понадобились напряженные усилия литературоведов, чтобы вытравить из этого штампа идеологический оценочный смысл, заложенный в него еще революционно-

демократической критикой рубежа 1850—1860-х годов, и представить художественный мир этой поэзии в его подлинном виде. Но вот парадокс. Даже сегодня, когда Фет назван «одним из тончайших лириков мировой литературы»1, а в его таланте усматривают то «бетховенские черты», то «своеобразное моцартианство», близкое к гению Пушкина2, в ряде работ можно встретить

обвинения Фета то в «эстетическом сектантстве»3, то в «воинствующем эстетизме»4, а то и в «цинично-шовинистическом пафосе» отдельных стихотворений.

Очевидным становится тот факт, что из русской литературы ушло целое поколение поэтов, новое же лишь начинало формироваться, обретать свой голос. Среди тех, кто ищет свой поэтический язык в это время, был и А. А. Фет.

В 1840 г. Фет выпустил первую книгу стихов — «Лирический пантеон» . В ней были баллады, идиллии, элегии, эпитафии. Отклики на книгу были разными, большей частью благожелательными. Профессор Московского университета П.Н. Кудрявцев, автор рецензии в «Отечественных записках», сумел разглядеть в начинающем поэте талант, В.Г. Белинский в письме к В.П. Боткину заметил, что Фет «много обещает». Пожалуй, лишь О. Сенковский дал уничижительный отзыв о первом сборнике поэта, да рецензент журнала «Москвитянин» некоторые из стихотворений назвал «совершенно бесцветными».

Вскоре произведения Фета начинают включать в хрестоматии (например, А.Д. Галахов помещает стихотворения Фета в своей «Полной русской хрестоматии», вышедшей в 1843 г.)

В начале 1850 г. увидел свет второй сборник стихотворений Фета, а в 1856 г. — третий, большую редакторскую правку в котором осуществил И.С. Тургенев (как впоследствии заметил поэт, «издание из-под редакции Тургенева вышло настолько же очищенным, насколько и изувеченным»). Правка Тургенева была направлена против «непонятности» и «случайности» фетовских образов. Так, например, Тургенев исключил из стихотворения «Я пришел к тебе с приветом...» последнюю строфу, а именно в ней и содержится программное заявление Фета о непреднамеренности, естественности, импровизационности лирического творчества:

Рассказать, что отовсюду

На меня весельем веет,

Что не знаю сам, что буду

Петь — но только песня зреет.

В стихотворении «Как мошки зарею...» Тургенев строчки: «Былое стремленье //Далеко, как выстрел вечерний...» — исправляет следующим образом: «...как отблеск вечерний...», стих «Сердце-незабудка! Угомон возьми...» из «Колыбельной песни» вообще вычеркнул, как и «Отпетое горе // Уснуло в груди...» («Узник»), так как эти образы казались ему «вычурными».

В 1863 г., после того как Фет оставил военную службу и женился, им было издано двухтомное собрание стихотворений. Изменившиеся жизненные обстоятельства сказались на творчестве: он отошел от литературы, погрузился в хозяйственные заботы. И.С. Тургенев об этой смене жизненных ориентиров высказался следующим образом: Фет «Музу прогнал взашей».

В конце 1860-х годов он вновь возвращается к творчеству, правда, очередная книга стихов выйдет лишь через двадцать лет — в 1883 г. Этот последний поэтический сборник Фет назвал «Вечерние огни». В 1885,1888 и 1891 гг. выйдут еще три выпуска «Вечерних огней». Пятый Фет подготовил, но не успел издать.

Идея красоты

В чем же секрет лирики Фета? Почему именно она рождает, по словам К.И. Чуковского, ощущение «счастья, которое может доверху наполнить всего человека »?

Фет обращен к вечным, общечеловеческим началам. Главная тема его лирики — красота. Сам поэт говорил: «Я никогда не мог понять, чтоб искусство интересовалось чем-либо, помимо красоты».

Поэтическим манифестом Фета называют строки:

Целый мир от красоты,

От велика и до мала,

И напрасно ищешь ты

Отыскать ее начало.

Что такое день иль век

Перед тем, что бесконечно?

Хоть не вечен человек,

То, что вечно, — человечно.

Вечны природа, человеческие чувства, искусство. А потому Фет и обращен к ним. Фет передает красоту окружающего его мира. Уже в первых сборниках отразилось это восприятие. Красота снежных просторов, неторопливое движение спокойного деревенского усадебного быта, гадания, тихие, неторопливые зимние вечера...

В стихотворении 1842 г.:

Чудная картина,

Как ты мне родна:

Белая равнина.

Полная луна.

Свет небес высоких,

И блестящий снег,

И саней далеких Одинокий бег -

воссоздаются традиционные для русской литературы пространственно- временные приметы: русская зима, необозримо-беспредельная заснеженная равнина, лунная ночь. Человек связан с миром природы, и эта внутренняя связь определяет основную лирическую эмоцию: лирический герой ощущает свою сопричастность бытию, а потому находится в гармонии с окружающим миром.

Первые две строки задают настроение, в них звучит мысль о красоте мира и чувстве родства с ним. Затем через ряд предметных реалий воссоздается та «чудная картина», которую созерцает поэт, поэтому вторая часть стихотворения строится как перечисление примет ночного зимнего пейзажа (этим обусловлена безглагольность).

Сначала (3— 4 строки) одна деталь следует за другой (равнина, луна). Взгляд лирического героя охватывает два беспредельных пространства, это взгляд снизу вверх, от земли (равнина) к небесам (луна). Последующие (5—6) строки не привносят никаких новых представлений, само перечисление как бы «притормаживается», ведь упоминаются те же самые реалии (небо, равнина), но это обратная направленность взгляда — с неба на землю.

Общая картина (обыденная, заурядная, узнаваемая, так как в ней воссозданы черты национального пейзажа, что наводит на мысль, что красота заключена в повседневном, обыденном, привычном, надо только уловить это мгновение) наполняется светом, а вместе с тем и внутренним движением. Светит луна, светятся небеса, сам «блестящий» снег отражает свет небес. И фетовская ночь перестает быть знаком небытия, хаоса, она не повергает землю во мрак. И ночью мир оказывается светлым, живым, меняющимся, что подчеркивается еще и движением саней. Так в финале стихотворения взгляд фокусируется на одной движущейся точке в беспредельном пространстве, а зимний пейзаж становится не безлюдным, а «очеловеченным»: кто-то едет там, в беспредельной снежной равнине, чей-то взгляд выхватывает эту точку, мысленно следует за ней. Так у Фета оказываются связанными некими незримыми узами человек, природа, космос.

Первая часть стихотворения Фета насыщена оценочной лексикой («чудная», «родная»), во второй части нет ничего, что бы выражало авторское отношение. Поэтому важную роль играет цветовая символика, которая также служит выражению идеи гармонического единения человека с миром. В стихотворении нет мрака, потому что в нем царит белый цвет, который здесь является символом гармонии, чистоты, просветления.

Средоточием и одновременно «хранителем» красоты, по Фету, является искусство. Ряд стихотворений Фета представляет собой как бы «ожившие» живописные полотна («Золотой век»), скульптуры («Диана»).

Произведение искусства получает новую жизнь: когда на него направлен взгляд зрителя, то как бы преодолевается его внешняя статика, «прорывается» та внутренняя энергия, которую выразил художник. Красота, воплощенная в творении, наполняет собой мир: она сказывается в душе созерцающего ее человека, отражается в самой природе.

В стихотворении «Диана» (1847) Фет соединяет статическое и динамическое. Неподвижную статую он помещает в мир, наполненный движением: это и движение ветра, листьев, и колыхание водной глади. Но и сам статичный предмет наполнен внутренним движением: «чуткая и каменная дева» (Фет использует антонимы как однородные определения) «внимала»; нагота «блестящая»; «мрамор недвижимый» белеет «красой непостижимой».

Со временем меняются представления Фета о том, что есть служение красоте. В 70—80-е годы оно начинает осознаваться им как тяжкий долг. Красота уже не так светла, ее приходится добывать в страданиях. Эту перемену в мироощущении Фета почувствовал Л.Н. Толстой.

В 1873 г. на отправленное ему стихотворение «В дымке-невидимке...» ответил поэту: «Стихотворение ваше крошечное прекрасно. Это новое, никогда не уловленное прежде чувство боли от красоты выражено прелестно».

Художественная позиция поэта в контексте эпохи.

Позиция Фета в отстаивании своего взгляда на сущность искусства не совпадала с общей тенденцией, и он хорошо это осознавал. Вот одно из поздних, 1884 г., стихотворений:

День проснется — и речи людские

Закипят раздраженной волной,

И помчит, разливаясь, стихия

Все, что вызвано алчной нуждой.

И мои зажурчат песнопенья, —

Но в зыбучих струях ты найдешь

Разве ласковой думы волненья,

Разве сердца напрасную дрожь.

Подобное демонстративное отстаивание права поэта воспевать красоту вело к разрыву с представителями демократического направления в литературе. Очень остроумно положение Фета представил Достоевский в статье 1861 г. «Г.—бов и вопрос об искусстве» (таким псевдонимом подписывал свои статьи Добролюбов). Он предлагал представить гипотетическую ситуацию: на следующий день после разрушительного лиссабонского землетрясения в газете «на самом видном месте листа бросается всем в глаза что-нибудь вроде следующего:

Шепот, робкое дыханье.

Трели соловья... <...>

„.Не знаю наверно, как приняли бы свой «Меркурий» лиссабонцы, но мне кажется, они тут же казнили бы всенародно, на площади, своего знаменитого поэта, и вовсе не за то, что он написал стихотворение без глагола, а потому, что вместо трелей соловья накануне слышались под землей такие трели, а колыханье ручья появилось в минуту такого колыхания целого города, что у бедных лиссабонцев не только не осталось охоты наблюдать.

В дымных тучках пурпур розы

Отблеск янтаря,

но даже показался слишком оскорбительным и небратским поступок поэта, воспевающего такие забавные вещи в такую минуту их жизни-.».

Фет обращает человека к миру его души даже тогда, когда это не осознается обществом как насущная потребность. В стихотворении «Добро и зло» (1884) Фет обозначает две сущности:

Два мира властвуют от века,

Два равноправных бытия:

Один объемлет человека,

Другой — душа и мысль моя.

И как в росинке чуть заметной

Весь солнца лик ты узнаешь,

Так слитно в глубине заветной

Все мирозданье ты найдешь.

Заветное, глубинное и постигает Фет. Он выражает отраженное, воспринятое сознанием внешнее бытие: не вещь, а восприятие вещи, не предмет, а чувство, ассоциации, рождающиеся от соприкосновения с ним. И в этом смысле он изображает мир человеческой души, движение чувств (т.е. субъективную сферу), а не только «картины» объективного мира.

Фет почти не откликается стихами на события своей жизни, а событий (прежде всего трагических) было много: потеря всех дворянских привилегий и фамилии, полученной при рождении, одиннадцать лет военной службы...

Даже если событие намечается в стихотворении, его нельзя прочитывать буквально. Скорее в нем передается однажды пережитое ощущение, впечатление. А поскольку ощущение живо, то и в стихотворении появляется настоящее время. Именно это — настоящее время — рождало непонимание. Так, например, В. Буренин, неоднократно нападавший на Фета, иронизировал по поводу стихотворения «На качелях»,

которое поэт написал в 70 лет.

И опять в полусвете ночном

Средь веревок, натянутых туго,

На доске этой шаткой вдвоем

Мы стоим и бросаем друг друга.» —

критик прокомментировал следующим образом: «Представьте себе семидесятилетнего старца и его «дорогую», «бросающих друг друга» на шаткой доске... Как не обеспокоиться за то, что их игра может действительно оказаться роковой и окончиться неблагополучно для разыгравшихся старичков!» Фет, удрученный непониманием, жалуется в письме Я. Полонскому: «Сорок лет тому назад я качался на качелях с девушкой, стоя на доске, и платье ее трещало от ветра, а через сорок лет она попала в стихотворение, и шуты гороховые упрекают меня, зачем я с Марией Петровной качаюсь».

Способы развертывания лирического сюжета

Одним из излюбленных приемов Фета является двукратный повтор: А событие, происходящее в настоящем, рождает воспоминание об аналогичном событии в прошлом. В стихотворении «Сияла ночь. Луной был полон сад...» возникает связь прошлого и настоящего, так как воскресает чувство. При этом важно, что в душе лирического героя рождается именно воспоминание о чувстве, о переживании, общей атмосфере духовного единения, испытанном когда-то много лет назад, а не воспоминание о событии как таковом. Подобное сопряжение прошлого и настоящего выявляет, что душа человека не обусловлена ни возрастом, ни грузом жизненных обстоятельств.

Фет схватывает тончайшие оттенки душевной жизни, переплетает их с описаниями природы. Мир чувств и мир природы у Фета всегда взаимосвязаны. Обычно говорят о том, что Фет использует прием параллелизма, но поэт зачастую не отчленяет одно от другого. Так, в стихотворении «Шепот, робкое дыханье...» (еще один образец безглагольной лирики) следует говорить не столько о параллелизме, сколько о переплетении, взаимопроникновении двух миров. Не случайно природные и человеческие проявления в нем даются как сплошной поток перечислений.

Лирический сюжету Фета нередко разворачивается как поток ассоциаций. Образцом стихотворения, где развитие темы целиком определено субъективными ассоциациями поэта, воспринимается

стихотворение «На кресле отвалясь, гляжу на потолок...» (1890). Тень на потолке от жестяного кружка, подвешенного над висячей керосиновой лампой нелегка вращающегося от притока воздуха, рождает воспоминание: осенняя заря, кружащаяся над садом стая грачей, разлука с любимой, которая уезжала в тот момент, когда над садом кружились грачи. Цепь ассоциаций и определяет движение стихотворной темы.

Лирический сюжет у Фета развивается и на основе метафорического преобразования словесных значений (стихотворение «Месяц зеркальный плывет по лазурной пустыне...»).

На протяжении всего творчества Фет ощущал невозможность только словесными средствами передать всю глубину и богатство внутреннего мира человека, его «музыкально-неуловимые» чувства, впечатления, переживания: «Не нами /Бессилье изведано слов к выраженью желаний ...»; «Что не выскажешь словами — / Звуком на душу навей»; «Людские так грубы слова, / Их даже нашептывать стыдно!»; «как беден наш язык! — Хочу и не могу. — /Не передать того ни другу, ни врагу, / Что буйствует в груди прозрачною волною...» — вот лишь некоторые строки Фета, в которых выражается эта мысль. Поэтому он использует музыкальные возможности стиха, «играет» ритмами, комбинирует размеры. П.И. Чайковский говорил, что Фет «не просто поэт, скорее поэт-музыкант, как бы избегающий даже таких тем, которые легко поддаются выражению словом».

Высказать чувство, переживание лирический герой стремится не только словесно, но и, например, с помощью аромата цветов:

Хоть нельзя говорить, хоть и взор мой поник, —

У дыханья цветов есть понятный язык:

Если ночь унесла много грез, много слез,

Окружусь я тогда горькой сладостью роз!

Если тихо у нас и не веет грозой,

Я безмолвно о том намекну резедой;

Если нежно ко мне приласкалася мать,

Я с утра уже буду фиалкой дышать;

Если ж скажет отец «не грусти — я готов»,

С благовоньем войду апельсинных цветов.

Аромат цветов становится таким же знаком душевного состояния, как в других стихотворениях предмет, ситуация и т.д. Фет считал, что «подравшиеся воробьи могут внушить ему мастерское произведение», но это будет не «картина с натуры», не предмет изображения, а свидетельство определенного душевного состояния. «Поэзия есть только запах вещей, а не самые вещи», — пишет Фет в письме к С.В. Энгельгардт от 19 октября 1860 г.

Между тем есть все основания полагать, что Фет явился создателем своей, вполне оригинальной эстетической системы. Эта система опирается на совершенно определенную традицию романтической поэзии и находит подкрепление не только в статьях поэта, но и в так называемых стихотворных манифестах, и прежде всего тех, которые развивают крут мотивов, восходящих к течению «суггестивной» поэзии («поэзии намеков»). Среди этих мотивов пальма первенства, несомненно, принадлежит мотиву «невыразимого»:

Как беден наш язык! — Хочу и не могу. —

Не передать того ни другу, ни врагу,

Что буйствует в груди прозрачною волною.

Напрасно вечное томление сердец,

f И клонит голову маститую мудрец

Пред этой ложью роковою.

Лишь у тебя, поэт, крылатый слова звук

Хватает на лету и закрепляет вдруг

И темный бред души, и трав неясный запах;

Так, для безбрежного покинув скудный дол

Летит за облака Юпитера орел,

Сноп молнии неся мгновенный в верных лапах.

Это позднее стихотворение Фета (1887), будучи рассмотрено

в контексте отечественной романтической традиции, весьма

прозрачно соотносится с двумя своими знаменитыми предтечами.

Мы имеем в виду прежде всего «Невыразимое» В.А. Жуковского

(1819) и «Silentium» Ф.И. Тютчева (1829—1830). Программный

текст Фета вступает с ними в довольно напряженный

творческий диалог-спор.

Эстетика Фета не знает категории невыразимого. Невыразимое — это лишь тема поэзии Фета, но никак не свойство ее стиля2. Стиль же направлен, в первую очередь, как раз на то, чтобы как можно рациональнее и конкретнее, в ясных и отчетливых деталях обстановки, портрета, пейзажа и т. п. запечатлеть это «невыразимое». В программной статье «О стихотворениях Ф. Тютчева» (1859) Фет специально заостряет вопрос о поэтической зоркости художника слова, вольно или невольно полемизируя с принципами суггестивного стиля Жуковского. Поэту недостаточно бессознательно находиться под обаянием чувства красоты окружающего мира. «Пока глаз его не видит ее ясных, хотя и тонко звучащих форм, — он еще не поэт»3. «Чем эта зоркость отрешеннее, объективнее (сильнее), даже при самой своей субъективности, тем сильнее поэт и тем вековечнее его создания». Соответственно, «чем дальше поэт отодвинет <...> от себя» свои чувства, «тем чище выступит его идеал», и, наоборот, «чем сильнее самое чувство будет разъедать

созерцательную силу, тем слабее, смутнее идеал и бренней его выражение»1. Вот эта способность объективировать свои переживания прекрасного, слить их без остатка с материально насыщенной средой и позволяет с известной долей условности определить творческий метод Фета как «эстетический реализм».

Стихотворения «Целый мир от красоты...» и «Учись у них - у дуба, у берёзы...» принадлежат к поздней лирике Фета. В них по-прежнему сохраняются замечательные признаки его поэзии - афористическая завершённость фразы, казалось бы, неуловимая, почти неосязаемая красота поэтического образа, но к этому времени лирика поэта наделяется новыми качествами. Фета теперь в большей степени занимает не мимолётная картина природы, не только, а может быть, и не столько чувство лирического персонажа. Его лирика становится поэзией глубоких раздумий и обобщений, выраженных по-прежнему в небольших по объёму и очень ёмких поэтических строках.

Прочитайте первую строфу стихотворения «Целый мир от красоты...». Может показаться, что здесь нарушены какие-то грамматические связи, отсутствуют грамматические закономерности. Стихи с первых сочетаний, сцеплений слов захватывают сознание и внимание читателя главной мыслью, основной темой: «мир от красоты», и в конце строфы содержится первый вывод: «от велика и до мала» «мир от красоты» бесконечен.

Эта мысль развивается во второй строфе стихотворения: «век», не говоря уже о «дне», - сущая малость перед этой бесконечностью. И наконец, в заключительных двух строках появляется то, во имя чего стихотворение и написано: два понятия - «человек» и «человечно». Человек, как «день» и как «век», сиюминутен, но если он как частица мира, - «от красоты», то это навсегда, это «вечно» и потому - «человечно». Удивительным образом вечность скрывается в человечности, и это не только игра слов, по и глубокая мысль.

Особенностью образной системы стихотворения является отсутствие привычных средств художественной выразительности - нет эпитетов, метафор, явных сравнений. Всё это «спрятано» внутри и должно быть вызвано к жизни чутким ухом и острым зрением читателя. Очевидны только риторический вопрос и афористический ответ на него во второй строфе.

В какой фразе стихотворения «Целый мир от красоты...» выра-жена художественная идея?
Постарайтесь найти свои средства художественной выразительности, чтобы ответить на вопрос: «Что такое день иль век 11еред тем, что бесконечно?»
Мысль Фета «То, что вечно, - человечно» - это философская и человеческая позиция. Приведите примеры из жизни (или из искусства), подтверждающие справедливость сказанного Фетом.

Второе стихотворение относится скорее не к философской лирике отвлечённых обобщений, а к медитативной - так называют стихотворения-размышления, стихотворения-раздумья, вызванные непосредственными впечатлениями или созерцанием картин природы.

Ключом к пониманию стихотворения служит указание на время его создания: 31 декабря 1883 года. Это последний день накануне Нового года, может быть, не день даже, а новогодняя ночь. В эти часы перед человеком пробегает минувшее: и прожитый год, и прошедшая жизнь.

Определите тему стихотворения «Учись у них - у дуба, у берёзы...».
Вчитайтесь в первую строфу. Какие слова в ней являются наиболее значимыми, ключевыми? Почему «застывшие слёзы» на коре берёзы и дуба - «напрасные»?
Первая строфа - это лирика природы. Угадывается ли в её строе не только «зимний пейзаж», но человек с его переживаниями, его внутренним состоянием? Обоснуйте своё мнение.
Зная биографию поэта, «расшифруйте», объясните последнюю строку второй строфы.
Какова идея стихотворения? Прочитайте фрагмент, в котором она наиболее ярко выражена.
Остаётся ли настрой стихотворения трагическим или меняется по ходу развития лирического сюжета? Если меняется, то как?
Определите средства художественной выразительности, которые вводит поэт в стихотворение, и их функции.

После уроков

Подготовьте литературный вечер «Стихи и песни о Родине и родной природе поэтов XIX века». Возможные произведения для вечера:

Н.И. Гнедич «Осень».
П.А. Вяземский «Берёза», «Осень».
А.Н. Майков «Весна! Выставляется первая рама...».
А.Н. Плещеев «Отчизна».
Н.П. Огарёв «Весною», «Осенью».
И.З. Суриков «После дождя».
А.К. Толстой «Вот уж снег последний в поле тает...».
И.Ф. Анненский «Сентябрь», «Зимний романс».