Сравнительный анализ стихотворений А.С. Пушкина

И.А. Бродский

Я вас любил. Любовь еще (возможно,
что просто боль) сверлит мои мозги.
Все разлетелось к черту на куски.
Я застрелиться пробовал, но сложно
с оружием. И далее: виски:
в который вдарить? Портила не дрожь, но
задумчивость. Черт! Все не по-людски!
Я вас любил так сильно, безнадежно,
как дай вам Бог другими - но не даст!
Он, будучи на многое горазд,
не сотворит - по Пармениду - дважды
сей жар в крови, ширококостный хруст,
чтоб пломбы в пасти плавились от жажды
коснуться - «бюст» зачеркиваю - уст!

А.С. Пушкин

Я вас любил: любовь ещё, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит;
Я не хочу печалить вас ничем.
Я вас любил безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томим;
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам Бог любимой быть другим.

В литературе есть фраза, что стихотворение Бродского, является «калькой». Нам кажется – это не верным. Сначала проанализируем конструкции, которые полностью или частично встречаются в обоих стихотворениях. «Я вас любил. Любовь еще…» фраза, которая есть в двух стихотворениях, но дальнейшее ее истолкование разное, у А.С.Пушкина эта любовь «быть может, В душе моей угасла не совсем…», т.е. любовь рассматривается как нечто духовное и душевное, которое быть может, не погасло в душе; у И.А.Бродского любовь – это «возможно просто боль», но это уже не нечто душевное, а физическая боль, которая «сверлит мозги». Т.е. уже здесь можно сказать, что возвышенность любви, которая наблюдается у А.С.Пушкина, намеренно снижена И.А.Бродским. А.С.Пушкин решает проблему своей любви следующим образом: « но пусть она вас больше не тревожит, Я не хочу печалить вас ничем», т.е. здесь уже не только любовь превозносится, но и любимая, ставится на некий «пьедестал» недосягаемости и тихого обожания, но без обременения собой. У И.А.Бродского несчастная любовь огрубляется до физической боли и преувеличивается до покушения на самоубийство, отказ от которого иронически мотивируется чисто техническими трудностями (обращение с оружием, выбор виска): «Я застрелиться пробовал, но сложно с оружием. И далее: виски, в который вдарить» и соображениями престижа «Портила не дрожь, а задумчивость. Черт! Все не по-людски». «Я вас любил безнадежно…» - повторяется у обоих авторов, но у А.С.Пушкина еще есть «безмолвно», «искренне», «нежно», а у И.С.Бродского только «сильно». Снова возвышенность противопоставляется, если можно так сказать, житейской практичности. Стихотворение А.С.Пушкина заканчивается пожеланием «Как дай вам Бог любимой быть другим». За пушкинским «другим» усматривается открытое множество любовников. «Бог из полустертого компонента идиомы (дай вам Бог) возвращен на свой пост творца всего сущего, но с оговоркой, что творить разрешается только (не) по Пармениду. Робкая нежность оборачивается физиологией и пломбами, плавящимися от жара, раздутого из пушкинского угасла не совсем. А романтическая сублимация чувства доводится до максимума (притязания на грудь любимой переадресуются устам) и далее до абсурда (объектом страсти оказывается не женщина, а скульптура, а субъектом - даже не мужчина с плавящимися пломбами во рту, а сугубо литературное - пишущее и зачеркивающее - "я")».

Пушкинский словарь в стихотворение Бродского осовременивается и становится более практичным, вместо «быть может» - «возможно»; «душа» - «мозги»; « так искренне» - «так сильно»; у Бродского появляются разговорные компоненты «черт», «все разлетелось на куски», «не по-людски»; канцелярское «и далее»; просторечное « вдарить».

«Обнажает Бродский и композиционный принцип оригинала - подспудное нарастание страсти к концу. Подспудность выражена у Пушкина формальной усложненностью структуры, в частности - синтаксической сложностью двух заключительных строк с их однородными членами (так искренно, так нежно), придаточным (так... как...), пассивом (любимой другим) и тяжелой инфинитивно-объектной конструкцией (дай вам Бог... быть), прорываемой анаколуфом (повелительным дай, грамматически недопустимым в придаточном предложении).

Бродский мог бы прямо начать с такой сложности, но в 6-м сонете он, подобно Пушкину, приберегает эффект затрудненности на конец, где далеко превосходит оригинал. Последние 5 (если не 7) строк образуют единое предложение, содержащее однородные члены (жар, хруст), придаточное (чтоб...), деепричастный оборот (будучи...), инфинитивную конструкцию (жажды коснуться) и вводные слова и предложения (по Пармениду; "бюст" зачеркиваю). Сонет кончается явным crescendo с восклицательным знаком, мимолетным обнажением бюста и поцелуем (хотя и всего лишь в виде воспоминания о желании)».

Утрирует Бродский и общее риторическое увязание утвердительного лейтмотива «Я вас любил...» в многочисленных оговорках. У Пушкина подобные отрицательные, уступительные и т. п. частицы (но, не, пусть), а также модальные словечки, которыми насыщена первая строфа оригинала (еще, быть может, не совсем и др.), подрывают признание в неугасшей любви не только по существу, но и структурно, сбивая цельность интонации. Пародируя этот эффект, Бродский увеличивает число таких частиц (НО сложно - НЕ дрожь, НО - НЕ по-людски - НО НЕ даст - НЕ сотворит, не говоря о глаголе ЗАЧЕРКИВАЮ) и выделяет их постановкой в ключевые позиции. А главное, он нанизывает многочисленные переносы: начинает с усиления (до точки) скромной остановки после лейтмотивного Я вас любил; затем как бы копирует и лишь лексически снижает (заменой на возможно) второй пушкинский перенос (быть может), а в действительности резко его усиливает, подменяя вводное слово к группе сказуемого вводным предложением, удваивающим подлежащее: Любовь еще (возможно, что просто боль), чем мотивированы скобки в первой же строке; и далее позволяет переносам, тире, вводным словам, обрывам и остановкам совершенно завладеть текстом и достичь кульминации в целом вводном предложении ("бюст" зачеркиваю).

Важнейшее сюжетное изменение состоит в вынесении на поверхность страстного утверждения любви, образующего новый финал. Дополнительный простор создается, в первую очередь, большей длиной сонета, предоставляющей в распоряжение Бродского шесть «лишних» строк, а также вольностями в обращении с оригиналом.

Строго говоря, пересказ пушкинского текста заканчивается в середине 9-й строки, где Бродский на полуслове обрывает Пушкина своим «но не даст!» Эффект скомканности поддержан тем, что в полторы строки (8-ю и половину 9-й) втиснут материал из начала, середины и конца второй строфы оригинала. На обрывание работает и разделение 8-й и 9-й строк в рифменной композиции сонета: безнадежно - последняя рифма восьмистишия, а (не) даст - первая шестистишия. Впрочем, техника перебивания и комкания применена уже и при пересказе первой строфы. Он сведен у Бродского к единственной - 1-й - строке (да и то натыкающейся на скобку), после чего мотив альтруистического подавления любви замещается эгоцентрическими размышлениями о самоубийстве и физическими образами, совершенно отсутствующими в абстрактно-куртуазном оригинале.

В синтаксическом плане именно первые девять строк написаны сравнительно короткими фразами, тогда как в финале Бродский дает волю своему витиеватому красноречию. Разумеется, весь синтаксис, с самого начала, - типичный для Бродского разорванный, «цветаевский». Но в начале сонета он как бы подверстывается к пушкинскому, а в конце выходит за классические рамки.

Что касается словаря, то к концу практически исчезает вульгарная лексика и появляются архаизмы и поэтизмы: Бог, будучи, сотво рит, по Пармениду, сей жар в крови, коснуться, уст. Нейтрально-серьезная лексика проходит через весь текст (любовь, оружие, задумчивость, зачеркиваю), но в финале особое значение получают слова двойной стилистической принадлежности - низкие и высокие одновременно. Таковы: горазд, архаичное в контексте будучи и разговорное в контексте на многое; животная пасть, привлеченная к объяснению в любви; жажда, то ли духовная, то ли связанная с выделением слюны, которое угадывается за плавящимися пломбами; образ плавления, гиперболически мощный, но снижаемый контекстом слюны и пломб. В начале сонета подобная стилистическая двойственность намечена разве что словом сверлит. Таким образом, и лексическая композиция делит стихотворение на две части - пародийную и более серьезную.

В плане рифмовки Бродский тоже как бы комкает оригинал. У Пушкина рифмы плавно движутся от -ож- через -ем и -еж- к -им. Бродский конспективно сводит -ож- первой строфы и -ежно второй в рифменную серию -ожно, которую заключает каламбурным совмещением обоих пушкинских рядов в своем безнадЁжно. В качестве мужской рифмы восьмистишия он использует –ги/ -ки-, то есть почти точную копию заключительной рифмы оригинала. Так рифменная четверка Пушкина оказывается сжатой до пары, которая и растягивается, с неизбежной пародийной монотонностью, на все восьмистишие.

Разделавшись с рифмами оригинала, Бродский обращается к новым созвучиям: -аст, -ажды и -уст. Оба гласных и все три комплекса в целом (за исключением звука -ж-) находятся на периферии пушкинского текста, ни разу не попадая под рифму и редко под ударение. Рифменное движение заключительного шестистишия образует четкий рисунок, основанный на эффектном сужении от широкого и звонкого -ажды к глухому и сдержанному - «сублимированному» - -уст.

Анализ поэтического текста

Марина Цветаева «Я вижу тебя черноокой, - разлука!..»

Я вижу тебя черноокой, - разлука!
Высокой, - разлука! - Одинокой, - разлука!
С улыбкой, сверкнувшей, как ножик, - разлука!
Совсем на меня не похожей - разлука!

На всех матерей, умирающих рано,
На мать и мою ты похожа, - разлука!
Ты так же вуаль оправляешь в прихожей.
Ты Анна над спящим Сережей, - разлука!

В данном отрывке скрыта аллюзия на героиню Л.Н.Толстого Анну Каренину. Имя сохранено и ее сына зовут так же Сережей. Тема «вуали» так же прослеживается в романе Толстого «Анна Каренина»: «Он смотрел на ее высокую прич еску с длинным белым вуалем и белыми цветами, на высоко стоя вший сборчатый воротник, особе нно девственно закрывавший с б оков иоткрывавший спереди ее д линную шею, и поразительно тон кую талию, и ему казалось, что она была лучше, чем когда- нибудь, ― не потому, чтоб эти цветы, э тот вуаль, этовыписанное из Па рижа платье прибавляли чтонибу дь к ее красоте, но потому, чт о, несмотря на эту приготовлен ную пышность наряда, выражение ее милого лица, ее взгляда, е егуб было все тем же ее особен ным выражением невинной правди вости. [Л. Н. Толстой. Анна Каренина (1878)]

«И он вот-вот ждал, что она по дойдет к нему, поднимет вуаль» . [Л. Н. Толстой. Анна Каренина (1878)]

«Она быстрым движением опустил а вуаль и, прибавив шагу, почт и выбежала из комнаты». [Л. Н. Толстой. Анна Каренина (1878)]

Но у Цветаевой, Анна – это умершая мать покинувшая своего сына. У Толстого же Анна покидает Сережу, так как начинает жить с Вронским.

3. Внутренняя интертекстуальность

Почти полностью совпадают некоторые монологи Александра Радина -героя драмы «Два брата» - и Печорина из «Героя нашего времени», причем речь идет о монологах, выражающих сущность образов, основное их содержание. Таким образом, интертекст на уровне монолога сопоставляет двух героев - и следовательно - два произведения. Однако направление драма -роман довольно специфично: интертекст одновременно выполняет и функцию противопоставления. В этой связи нужно рассматривать те ситуации, в которых произносится каждый из монологов.

Например, фактически не отличаются друг от друга два монолога (Александра: «... в груди моей возникло отчаянье, - не то, которое лечат дулом пистолета...» и Печорина «... и тогда в груди моей родилось отчаянье - не то отчаянье, которое лечат дулом пистолета...»), но прагматическая направленность речи героев различна. Александр обращается к своей возлюбленной, отвергающей его, а Печорин лишь пытается заинтересовать княжну собственной персоной, вызвать ее жалость и любовь, в сущности совершенно ему не нужную. Подобная же ситуация наблюдается не один раз.

Итак, цитаты фактически не трансформируются, но их функционирование изменяется, они приобретают несколько иную смысловую нагрузку. Такие изменения, по всей видимости, следует связывать с эволюцией творческого метода Лермонтова. «Два брата» - романтическая драма, «ГНВ» - реалистический роман, и, естественно, что образ героя - по мере эволюции творческого метода - тоже модифицируется. Остаются общими некоторые черты: неприятие светского общества, невозможность найти применение своим силам, но в целом образ несколько снижается, и Печорин уже не тот высокий романтический герой, каким является Радин.

Анализ прозаического текста

1.«Вдова-приказчиха сама дорого стоила: она была из тех русских женщин, которая «в беде не сробеет, спасет; коня на скаку остановит, в горящую избу войдет», - простая, здравая, трезвомысленная русская женщина, с силою в теле, с отвагой в душе» («Однодум»). Дословное цитирование использовано для создания типичности русской женщины. Лесков цитирует Некрасова «Мороз Красный нос»:

Есть женщины в русских селеньях

С спокойною важностью лиц,

С красивою силой в движеньях,

С походкой, со взглядом цариц, -

Их разве слепой не заметит,

А зрячий о них говорит:

«Пройдет - словно солнце осветит!

Посмотрит - рублем подарит!» (...)

Красавица, миру на диво,

Румяна, стройна, высока,

Во всякой одежде красива,

Ко всякой работе ловка.

И голод, и холод выносит,

Всегда терпелива, ровна...

Я видывал, как она косит:

Что взмах - то готова копна! (...)

В игре ее конный не словит,

В беде не сробеет - спасет:

Коня на скаку остановит,

В горящую избу войдет! (…)

2. В «Метели» А.С.Пушкина, использован следующий эпиграф Жуковского:

Кони мчатся по буграм,

Описание работы

Нам кажется – это не верным. Сначала проанализируем конструкции, которые полностью или частично встречаются в обоих стихотворениях. «Я вас любил. Любовь еще…» фраза, которая есть в двух стихотворениях, но дальнейшее ее истолкование разное, у А.С.Пушкина эта любовь «быть может, В душе моей угасла не совсем…», т.е. любовь рассматривается как нечто духовное и душевное, которое быть может, не погасло в душе; у И.А.Бродского любовь – это «возможно просто боль», но это уже не нечто душевное, а физическая боль, которая «сверлит мозги».

Произведение по жанровой направленности представляет собой форму сонета и является заимствованной вариацией знаменитого пушкинского стихотворения, неким подражанием великому поэту, выраженным в хулиганской форме, не лишенной яркой экспрессионной эмоциональности и глубоких чувственных откровений.

Стихотворным размером произведения поэт выбирает форму пятистопного ямба в сочетании с перекрестной рифмовкой в виде женской и мужской рифмы, а также разорванными фразами, которые переносятся на следующую строку.

В отличие от пушкинского оригинала стихотворение «Я вас любил. Любовь еще…» является его диаметральной противоположностью, поскольку воплощает в себе телесный опыт лирического героя, от имени которого ведется повествование, переживающего изнутри телесной оболочки бурные и страстные чувства.

Применяя художественный прием гиперболизации, автор передает собственные ощущения посредством упоминания физиологических элементов (бюст, виски, пломбы), через которые, с его точки зрения, познаются любовные страдания.

Стихотворение отличается кипящей эмоциональностью, подчеркивающей бушующее от пожара боли израненное сердце лирического героя, готового на самоубийство и при этом испытывающего страшную злобу на себя и на возлюбленную, отказывая ей в дальнейшем обретении нового прекрасного чувства любви.

Звуковая ритмика произведения выделяется намеренным приземленным языком, заключающимся в применении грубых, почти нецензурных выражений (вдарить, разлетелось к черту), имитирующих практичную, разговорную речь, сочетающихся с торжественными высокими фразами в виде архаизмов и пиетизмов (дай вам бог, жар в груди). Данное переплетение создает необычайный накал эмоционального впечатления сюжетного повествования и демонстрирует особое понимание любви поэтом в качестве физического плотского чувства. Кроме того, возрастание поэтической страсти достигается путем введения в повествовательный текст инфинитивных конструкций и деепричастных оборотов, модальных слов, а также многочисленных оговорок и переносов.

Лишенное традиционной для классической поэзии возвышенности, стихотворение обладает неуловимой привлекательностью эгоистичной современной любви поэта, принадлежащего иной эпохе в отличие от классика русской литературы.

Стихотворение обладает сильной и яркой эмоциональной направленностью, подчеркнутой темпераментностью и юношеским максимализмом страсти современного лирического героя, доведенных до крайнего выражения низменной любви, акцентом которой становятся финальные строки произведения о заветной мечте автора в виде прикосновения к груди возлюбленной, а не страстного желания касания ее уст.

Будучи рожденным в другую эпоху развития человечества, поэт представляет вниманию читательской аудитории стихотворение, кардинально отличающееся от классического сонета, при этом его произведение не оставляет равнодушными ценителей поэтического творчества.

Анализ стихотворения Я вас любил. Любовь ещё по плану

Возможно вам будет интересно

Анализ стихотворения Пушкина Я вас любил: любовь ещё, быть может…
Александр Сергеевич Пушкин написал произведение, строчки которого начинаются с таких слов – «Я вас любил, любовь еще, быть может...». Эти слова поколебали душу многих влюбленных.
Анализ стихотворения Пушкина Цветы последние милей 8 класс
Одно из прекрасных стихотворений А.С.Пушкина «Цветы последние милей» вышло в свет в 1838 году. Произведение было издано в журнале «Современник» уже после смерти автора. Эту красивую миниатюру поэт посвятил своей закадычной
Анализ стихотворения Пушкину Есенина
В этом стихотворении представлены мысли Есенина, слова, которые бы он сказал своему гениальному предшественнику – Пушкину. Как будто Сергей стоит на Тверском бульваре, где до сих пор находится памятник поэту
Анализ стихотворения Расстались мы, но твой портрет Лермонтова
Произведение, входящее в сборник «Стихотворения», относится к любовной лирике поэта, созданным в стиле романтизма,и посвящается не угасшей любви к женщине, с которой пришлось расстаться.
Анализ стихотворения Узник Лермонтова 6, 9, 10 класс
Лирическое стихотворение «Узник» написано М.Ю. Лермонтовым зимой в 1837 году, когда автор находился в тюрьме. Дело в том, что после смерти А.С.Пушкина М.Ю.Лермонтов написал стихотворение «Смерть поэта»

Рассматривать стихотворение Бродского «Я вас любил» в отрыве от «Двенадцати сонетов к Марии Сюарт» неправильно, так это часть целого, это шестой сонет и герой обращается в нём не к живой женщине, а к статуе Стюарт. Критики не редко высказывают мнение, что эти строки – это насмешка над одноимённым стихотворением Пушкина что ошибка, ведь поэт взял известное произведение только за каркас, с помощью которого попытался сочетать лирику и тонкую паутину здравого эгоизма.

Пушкин & Бродский

Если Пушкин наполнил стихотворение нежностью, то Бродский не стал размазывать по бумаге варенье, показав тем самым отличие обращения к живому человеку и к статуе. Герой уважает Марию Стюарт, но его любовь – это не то чувство, которое окрыляет, придаёт сил и заставляет жить, это чувство уважения и, оттенок физической близости и, в какой-то мере поклонения.

Конечно, не даст, ибо кто пылко полюбит статую, даже несмотря на её величие и былые заслуги. В какой-то мере герой глумится перед статуей, в его словах только отсвечивает уважение, но там больше упрёка. Уже не расплавятся от жара любви к ней пломбы во рту, уже никто не захочет коснуться каменного бюста – только холодных уст и то лишь в знак былого величия.

с оружием. И далее: виски:
в который вдарить?

Обращение к каменной статуе

Да, герой страдал, но отстрадался, ни оружие, ни виски не взяли и вот он пришёл к статуе для личного объяснения с уже холодным камнем. Если Пушкин пытался вознести объект своей любви, то Бродский никого не возносит. Пушкин словами «я вас любил» пытается создать памятник нежности своей любви, Бродский обращается уже к памятнику, отсюда приземлённость слога и минимум высокопарных фраз. Если отношение героя Пушкина к объекту любви было возвышенным, то Бродский приземлён – герой любил Стюарт физический и со смертью её не нашёл нечего лучшего, чем упрекнуть бывший предмет утех.

Классический вариант стихотворения в стиле Бродского, вдумываться тут в каждую строку не надо, а вот задуматься об общем смысле строк лишним не будет.

Текст

Бродский.

Я вас любил. Любовь еще (возможно,
что просто боль) сверлит мои мозги,
Все разлетелось к черту, на куски.
Я застрелиться пробовал, но сложно
с оружием. И далее, виски:
в который вдарить? Портила не дрожь, но
задумчивость. Черт! все не по-людски!
Я Вас любил так сильно, безнадежно,
как дай Вам бог другими -- -- -- но не даст!
Он, будучи на многое горазд,
не сотворит -- по Пармениду -- дважды
сей жар в груди, ширококостный хруст,
чтоб пломбы в пасти плавились от жажды
коснуться -- "бюст" зачеркиваю -- уст!

Бодлер.

О, ты, что как удар ножа
Мне сердце скорбное пронзила,
Ты, что влечешь меня, кружа,
Ты - черный смерч, ты - злая сила,

Ты, кем взята душа моя
И сделана твоей подстилкой,
- Чудовище, с кем связан я,
Как горький пьяница с бутылкой,

Как вечный каторжник с ядром,
Как падаль с червяком могильным, -
Тебя в неистовстве бессильном
Кляну и ночью я и днем!

Кинжал решительный и скорый
Молил я: деспота убей!
Взывал к отраве: будь опорой
Для жалкой трусости моей!

Увы! Я встретил лишь презренье.
Ответили мне яд и сталь:
"Не стоишь ты освобожденья,
Тебя, ничтожный, нам не жаль.

Ты ждешь спокойствия и мира?
Глупец, ты сам вернешься в ад:
Твои лобзанья воскресят
Труп умерщвленного вампира!"
_______

Ты на постель свою весь мир бы привлекла,
О, женщина, о, тварь, как ты от скуки зла!
Чтоб зубы упражнять и в деле быть искусной -
Съедать по сердцу в день - таков девиз твой гнусный.
Зазывные глаза горят, как бар ночной,
Как факелы в руках у черни площадной,
В заемной прелести ища пути к победам,
Но им прямой закон их красоты неведом.

Бездушный инструмент, сосущий кровь вампир,
Ты исцеляешь нас, но как ты губишь мир!
Куда ты прячешь стыд, пытаясь в позах разных
Пред зеркалами скрыть ущерб в своих соблазнах
Как не бледнеешь ты перед размахом зла,
С каким, горда собой, на землю ты пришла,
Чтоб темный замысел могла вершить Природа
Тобою, женщина, позор людского рода, -
Тобой, животное! - над гением глумясь.
Величье низкое, божественная грязь!

Рембо.

На черной виселице сгинув,
Висят и пляшут плясуны,
Скелеты пляшут Саладинов
И паладинов сатаны.

За галстук дергает их Вельзевул и хлещет
По лбам изношенной туфлею, чтоб опять
Заставить плясунов смиренных и зловещих
Под звон рождественский кривляться и плясать.

И в пляске сталкиваясь, черные паяцы
Сплетеньем ломких рук и стуком грудь о грудь,
Забыв, как с девами утехам предаваться,
Изображают страсть, в которой дышит жуть.

Подмостки велики, и есть где развернуться,
Проворны плясуны: усох у них живот.
И не поймешь никак, здесь пляшут или бьются?
Взбешенный Вельзевул на скрипках струны рвет...

Здесь крепки каблуки, подметкам нет износа,
Лохмотья кожаные сброшены навек,
На остальное же никто не смотрит косо,
И шляпу белую надел на череп снег.

Плюмажем кажется на голове ворона,
Свисает с челюсти разодранный лоскут,
Как будто витязи в доспехах из картона
Здесь, яростно кружась, сражение ведут.

Ура! Вот ветра свист на бал скелетов мчится,
Взревела виселица, как орган, и ей
Из леса синего ответил вой волчицы,
Зажженный горизонт стал адских бездн красней.

Эй, ветер, закружи загробных фанфаронов,
Чьи пальцы сломаны и к четкам позвонков
То устремляются, то прочь летят, их тронув:
Здесь вам не монастырь и нет здесь простаков!

Здесь пляшет смерть сама... И вот среди разгула
Подпрыгнул к небесам взбесившийся скелет:
Порывом вихревым его с подмостков сдуло,
Но не избавился он от веревки, нет!

И чувствуя ее на шее, он схватился
Рукою за бедро и, заскрипев сильней,
Как шут, вернувшийся в свой балаган, ввалился
На бал повешенных, на бал под стук костей.

На черной виселице сгинув,
Висят и пляшут плясуны,
Скелеты пляшут Саладинов
И паладинов сатаны.

«Я вас любил. Любовь ещё…» Иосиф Бродский

Я вас любил. Любовь еще (возможно,

Все разлетелось к черту на куски.
Я застрелиться пробовал, но сложно
с оружием. И далее: виски:
в который вдарить? Портила не дрожь, но
задумчивость. Черт! Все не по-людски!
Я вас любил так сильно, безнадежно,
как дай вам Бог другими - но не даст!
Он, будучи на многое горазд,
не сотворит - по Пармениду - дважды

чтоб пломбы в пасти плавились от жажды
коснуться - «бюст» зачеркиваю - уст!

Анализ стихотворения Бродского «Я вас любил. Любовь ещё…»

Исследуя обширные просторы русской поэзии, читатель может время от времени натыкаться на заимствования и подражания. Часто бывает, что темы, поднятые в стихах одним великим автором, вызывают бурный отклик у другого поэта, и тот создаёт собственное сочинение на тот же мотив. Встречается такое, например, в лирике М. Ю. Лермонтова, вдохновлявшегося сюжетами произведений А. С. Пушкина.

Но пушкинские строки привлекали не только его современников. Спустя 145 лет Иосиф Александрович Бродский создал свою вариацию на знаменитое « » 1829 года. Получилось совершенно хулиганское стихотворение, не лишённое, однако, яркой экспрессии и глубокой чувственности.

Произведение Бродского представляет собой сонет. Рифмовку можно представить в виде схемы abba baba ccd ede. Стихотворный размер тот же, что и в оригинальном произведении Пушкина, пятистопный ямб. Часто встречаются разорванные фразы, слова которых перенесены на другую строку.

При сравнении этих двух произведений оказывается, что, несмотря на общий сюжет, они диаметрально противоположны по настроению и духу. Если произведение Александра Сергеевича наполнено печальной сдержанностью, почти рыцарским трепетом перед самой любовью, то сонет Бродского представляет собой воплощение телесного опыта. Там, где Пушкин рассуждает о душе, Иосиф Александрович ссылается на организм:
…Любовь еще (возможно,
что просто боль) сверлит мои мозги.

Мысли поэта не витают в эмпиреях, как у литераторов предшествующей эпохи. Всё, что вызывает у него отклик, находится здесь, на земле; все свои бурные чувства он переживает телом. Оттого так много упоминаний физиологических черт в стихотворении. Виски, пломбы, бюст, «ширококостный хруст» – такие вещи интересует автора, именно через них он познаёт любовь и страдание.

Нет привычной возвышенности в строках Бродского. В отличие от уповающего на Бога Александра Сергеевича, он злится, дважды поминая чёрта.

Иосиф Александрович гиперболизирует все ощущения, которые описывал его великий предтеча. Пушкин смиряется с тем, что ему не суждено добиться взаимности, в то время как Бродский кипит от эмоций – он готов покончить с собой, лишь бы прекратить боль израненного сердца. В душе Александра Сергеевича дотлевают последние угольки нежности, нутро Бродского – настоящий пожар:
сей жар в крови, ширококостный хруст,
чтоб пломбы в пасти плавились от жажды…

Великодушный Пушкин желает возлюбленной счастья, а Бродский отказывает своей даме в новой красивой любви, ссылаясь на Парменида с его принципом неповторяемости. Но, несмотря на все эти дерзости, читатель не может отказать сонету в неуловимой привлекательности. Стихотворение «Я вас любил. Любовь ещё возможно…» наполнено эмоциями, оно сильное и яркое. В нём чувствуется страсть современного влюблённого, которому невольно симпатизируешь, несмотря на его темпераментность и даже максимализм.